Александр Дюма - Маркиза де Ганж

Между тем маркиз стал осторожно пытаться вновь сблизиться с женой, но на сей раз г-жу де Ганж не обманули признаки доброго расположения супруга. Здесь, как и в недавней размолвке, была видна эгоистическая рука аббата: он убедил брата, что дополнительные семьсот тысяч ливров в доме стоят известных послаблений, и тот с помощью показной доброты стал бороться с еще неокрепшим решением маркизы составить завещание.

Ближе к осени возникла мысль провести некоторое время в Ганже — маленьком городке, расположенном в Нижнем Лангедоке, в диоцезе Монпелье, в семи лье от этого города и в восемнадцати — от Авиньона. Ничего необычного в этом не было: маркиз считался владетелем городка и имел там замок, но маркиза, едва услышав это предложение, внутренне вздрогнула. Ей сразу же вспомнилось роковое предсказание. А недавняя попытка отравления, так толком и не объясненная, усугубила опасения маркизы. Она еще не подозревала деверей в преступлении, но знала, что они ее непримиримые враги. Поездка в маленький городок, пребывание в стоявшем на отшибе замке, новое и совершенно не известное ей общество — все это не предвещало ничего хорошего, однако возражать против поездки в открытую было просто невозможно. Да и какими причинами объяснить свое нежелание ехать? Маркиза не могла признаться в терзавших ее страхах, не обвинив мужа и его братьев. А в чем она могла их обвинить? История с отравленным кремом — никакое не доказательство. Поэтому маркиза решила спрятать поглубже свои опасения и положиться на волю Божию.

Тем не менее она не хотела уезжать из Авиньона, не составив завещания, о чем начала подумывать после смерти г-на де Ношера. Приглашенный нотариус составил документ по всей форме. Маркиза де Ганж завещала все свое состояние своей матери, г-же де Россан, с тем условием, что следующим наследником станет тот из детей, кого та предпочтет. Маркиза имела в виду своих детей — шестилетнего сына и пятилетнюю дочь.

Но этого ей показалось мало — настолько сильно было в ней предчувствие, что живой из предстоящей поездки она не вернется. Ночью, тайно от всех, она собрала представителей городских властей Авиньона, а также первых семейств города и во всеуслышание заявила, что в случае своей скорой смерти она просит собранных ею почтенных свидетелей считать истинным и составленным добровольно только то завещание, что было подписано ею накануне, и заранее предупреждает, что любое другое завещание, подписанное позже, будет либо подложным, либо вырванным у нее силой. Сделав это заявление, маркиза тут же изложила его на бумаге, подписала и вручила документ на хранение выбранным ею для этого лицам. Столь тщательные меры предосторожности вызвали живое любопытство собравшихся, маркизу засыпали градом вопросов, но она лишь отвечала, что у нее есть причины поступать таким образом, однако открыть их она не может. Цель собрания была сохранена в тайне, а все его участники обещали маркизе не говорить никому ни слова.

На следующий день — а это был канун отъезда в Ганж — маркиза посетила все благотворительные заведения и религиозные общины Авиньона и повсюду сделала щедрые пожертвования, попросив помолиться Господу, чтобы он в милости своей не дал ей умереть без святого причастия. Вечером она распрощалась с друзьями — жалобно, со слезами на глазах, словно говорила им последнее прости, после чего всю ночь провела в молитвах, и когда утром горничная вошла к ней в спальню, чтобы ее разбудить, то увидела, что маркиза все так же стоит на коленях, причем в том же месте, что и накануне вечером.

Наконец все отправились в путь; дорога до Ганжа прошла без приключений. Прибыв в замок, маркиза застала там свою свекровь: это была женщина в высшей степени порядочная и благочестивая, и, хотя она собиралась уже уезжать, ее недолгое присутствие несколько подбодрило напуганную женщину. Необходимые распоряжения были сделаны загодя, и маркизе отвели самую уютную и красивую комнату, которая располагалась на втором этаже и окнами выходила на двор, обнесенный со всех сторон конюшнями.

В первый же вечер, перед тем как лечь спать, маркиза внимательно осмотрела спальню. Она открыла все шкафы, простучала стены, ощупала обивку, но не нашла ничего, что подтвердило бы ее все усиливающиеся опасения. Через несколько дней мать маркиза покинула Ганж и уехала в Монпелье. Через день маркиз заявил, что неотложные дела требуют его присутствия в Авиньоне, и тоже отправился в путь. Маркиза осталась в обществе аббата, шевалье и священника по имени Перрет, который уже четверть века находился на службе в семействе маркиза. Кроме них, в замке было только несколько слуг.

Прибыв в замок, маркиза озаботилась прежде всего тем, чтобы составить в городке вокруг себя небольшое общество. Это оказалось делом нетрудным: кроме положения маркизы, благодаря которому люди считали за честь войти в ее круг, сама прелесть женщины и ее участливость с первого взгляда порождали в людях желание войти в число ее друзей. Поэтому маркиза скучала даже меньше, чем предполагала.

Такая предусмотрительность оказалась не напрасной: маркиз написал ей несколько писем, в которых велел провести в Ганже не только осень, но и зиму тоже. В течение всего этого времени аббат и шевалье, казалось, совершенно позабыли о своих намерениях относительно маркизы и снова стали почтительными и внимательными братьями. Но при всем том г-н де Ганж отсутствовал, и маркиза, которая все еще его любила, начала избавляться от опасений, но не от тоски.

Однажды аббат вошел к ней в комнату столь неожиданно, что она не успела утереть слезы, и после этого ему не составило труда заставить ее сознаться в причине грусти. Маркиза сказала, что она очень несчастлива, так как муж относится к ней с неприязнью и живет отдельно. Аббат стал ее утешать, но не преминул заметить, что ее печаль имеет причину: муж оскорблен ее недоверием к нему, доказательством которому является завещание — тем более унизительное, что его содержание было оглашено публично. Пока оно существует, ей нечего рассчитывать на возвращение мужа. На этом разговор и закончился.

Несколько дней спустя аббат вошел к маркизе с письмом, только что полученным от брата. В этом, якобы конфиденциальном, послании содержалось множество трогательных жалоб на поведение жены, каждая его фраза дышала любовью, но вместе с тем было сказано, что жестокая обида, нанесенная маркизу, заставляет его сдерживать в себе это чувство.

Поначалу письмо глубоко тронуло маркизу, но, поразмыслив, она пришла к выводу, что между его получением и разговором с аббатом прошло как раз столько времени, сколько было нужно, чтобы тот успел сообщить маркизу об их беседе, и решила дождаться новых, более веских доказательств истинности чувств мужа.