Александр Дюма - Юрбен Грандье

Между тем, получив письменные заявления адвоката и прокурора, бальи приказал отделить настоятельницу от сестры-белицы и разместить их в домах горожан; при каждой из них должна находиться одна монахиня, а посещать их могут как священники, так и честные и достойные женщины, равно как врачи и другие лица, которых он назначит для присмотра за ними, всех же прочих было велено не пускать без разрешения.

Письмоводитель отправился в монастырь, чтобы сообщить приказ монахиням, но настоятельница выслушав его, ответила за себя и за свою общину, что не признает власти бальи, поскольку имеет распоряжение епископа Пуатье от 18 ноября, в котором тот выразил желание, чтобы дело изгнания дьявола было продолжено, и она готова вручить бальи копию этого распоряжения, чтобы он потом не ссылался на свое неведение. Что же касается ее перевода в другой дом, то она возражает, поскольку это противоречит обету вечного заточения в монастыре, который она дала и разрешить от которого ее может только епископ. Все это настоятельница высказала в присутствии г-жи де Шарнизе, тетки по материнской линии двух монахинь, и доктора Манури, родственника еще одной монахини, которые присоединились к ее протесту и пригрозили, что, если бальи зайдет слишком далеко, они сами на него пожалуются. Тут же об этом был составлен соответствующий документ, и письмоводитель отнес его бальи, который приказал, чтобы монахинь отделили друг от друга, и объявил, что завтра, 24 ноября, он отправится в монастырь и будет присутствовать при изгнании дьяволов.

На следующий день бальи пригласил к назначенному часу врачей Даниэля Роже, Венсана де Фо, Гаспара Жубера и Матье Фансона и, объяснив им цель вызова, велел внимательно понаблюдать за двумя монахинями, которых он укажет, дабы беспристрастно определить, являются ли причины их недуга мнимыми, естественными или же сверхъестественными. С этим они и отправились в монастырь.

Их провели в церковь и разместили подле алтаря; сбоку, за решеткой, стоял хор монахинь, и через несколько минут туда же внесли настоятельницу на небольшой кровати. После этого Барре начал службу, и все время, пока она длилась, настоятельница корчилась в страшных судорогах. Ее руки со скрюченными пальцами не знали ни секунды покоя, щеки раздувались, глаза то и дело закатывались, так что были видны одни белки.

Когда служба закончилась, Барре подошел к ней, чтобы ее причастить и начать изгнание бесов; держа в руках святые дары, он проговорил:

— Adora Deum tuum, creatorem tuam. — Скажи, что любишь своего Бога, своего Создателя.

Настоятельница несколько секунд помолчала, словно ей трудно было произнести слова любви, потом промолвила:

— Adoro te. — Люблю тебя.

— Quem adoras? — Кого ты любишь?

— Jesus Christus. — Иисус Христос, — ответила настоятельница, не знавшая, что глагол adoro требует после себя слова в винительном падеже.

Все рассмеялись этой ошибке, которую не сделал бы и шестиклассник, и Даниэль Дуэн, превотальный судья, не удержался и громко заметил:

— Да, этот дьявол не слишком-то силен в действительном залоге.

Но Барре, заметив, какое неблагоприятное впечатление произвел употребленный настоятельницей именительный падеж, спросил:

— Quis est iste quem adoras? — Кто тот, кого ты любишь?

Он надеялся, что женщина, как и в первый раз, ответит Jesus Christus, однако ошибся.

— Jesu Christe. — Иисуса Христа, — ответила та.

Присутствующие опять засмеялись этой элементарной ошибке, послышались восклицания:

— Ах, господин экзорцист, что за скверная латынь!

Барре сделал вид, что не слышит, и спросил у настоятельницы, как зовут овладевшего ею демона. Но бедняжка, обеспокоенная неожиданным эффектом, который произвели ее ответы, долго молчала, после чего с большим трудом выдавила из себя слова «Асмодей», даже не пытаясь придать ему латинское звучание. Тогда священник просил, сколько дьяволов сидит в ее теле. На это она кратко ответила: «Sex» — «Шесть». Бальи велел спросить у дьявола, сколько у того сотоварищей. Такой вопрос, по-видимому, был предусмотрен, поскольку монахиня ясно ответила: «Quinque» — «Пять», что несколько прибавило Асмодею веса в глазах присутствующих. Но когда бальи попросил настоятельницу повторить то же самое по-гречески, она ничего не ответила, а когда он повторил просьбу, женщина вернулась в свое естественное состояние.

Допрос настоятельницы на этом закончился. Тогда была вызвана одна низкорослая монахиня, которая появилась на публике впервые. Она начала с того, что, расхохотавшись, дважды произнесла имя Грандье, после чего повернулась к собравшимся и добавила:

— Все вы одни глупости делаете.

Видя, что из нее ничего путного не вытянешь, священники отослали ее назад и велели привести сестру-белицу по имени Клара, которая ранее уже отвечала на вопросы в спальне настоятельницы.

Едва появившись среди стоявших в хоре монахинь, Клара застонала, а когда ее уложили на постель, где до нее лежали настоятельница и низкорослая сестра, она разразилась хохотом и воскликнула:

— Грандье! Грандье! Нужно купить на рынке.

Барре тут же объявил, что эти бессмысленные слова — не что иное, как признак одержимости, и подошел к монахине, чтобы приступить к изгнанию дьявола, но та вдруг словно взбунтовалась: она сделала вид, что хочет плюнуть священнику в лицо, и показала ему язык, сопроводив все это похотливыми движениями и соответствующим глаголом; поскольку произнесла она его по-французски, то никаких пояснений не потребовалось.

Священник потребовал назвать имя сидящего в ней демона, и Клара ответила: «Грандье». Барре повторил вопрос, чтобы сестра поняла, что ошиблась, и во второй раз она произнесла имя «Элими», но ни за что не хотела сказать, сколько еще дьяволов находится вместе с ним. Видя, что на этот вопрос она не ответит, Барре осведомился:

— Quo pacto ingressus est gaemon? — Каким договором воспользовался демон?

— Duplex. — Двойной, — ответила сестра Клара.

Именительный падеж вместо творительного вновь вызвал веселье у собравшихся и показал, что демон сестры Клары такой же скверный латинист, как и тот, что вселился в настоятельницу. Побоявшись, что дьявол совершит новую оплошность, Барре прекратил сеанс и отложил его на следующий день.

Неуверенные ответы монахинь, продемонстрировали всем здравомыслящим людям, что перед ними разыгрывается комедия, поэтому бальи решил довести дело до конца. В три часа пополудни он вместе со своим письмоводителем, несколькими судьями и самыми почтенными жителями Лудена явился к настоятельнице и заявил Барре, что желает, чтобы она не находилась в одном помещении с сестрой Кларой и чтобы изгнание бесов происходило в отдельности, на что в присутствии такого числа свидетелей Барре возразить не осмелился. Настоятельницу тут же перевели в другую комнату и приступили к изгнанию из нее дьявола; женщина снова стала корчиться, как и утром, с тем лишь отличием, что ноги у нее были подогнуты — такого раньше не случалось. Священник произнес несколько заклинаний, прочел над нею молитву и осведомился относительно имен и числа овладевших ею демонов, на что женщина трижды ответила, что в ней сидит лишь один по имени Ахаос. Тогда бальи велел Барре спросить, одержима она «ех pacto magi, aut ex pura voluntate Dei» — «согласно договору с чародеем или лишь по воле Божией». Настоятельница ответила: