Эдуард Борнхёэ - Мститель

Слуга, первым попытавшийся проникнуть в укрытие, получил от Прийду такой удар дубиной по голове, что свалился оглушенный; но остальные напирали сзади, и дубина Прийду долго не устояла бы против их мечей и пик.

По шуму за своей спиной кузнец понял, что дело принимает плохой оборот. Перед смертью он хотел защитить Май собственным телом и поэтому резко отскочил в глубь кустарника. Оглянувшись, он увидел, что Прийду, окровавленный, без шапки, с львиной храбростью отбивается дубинкой от двух слуг, вооруженных мечами. Май стояла в середине убежища мертвенно-бледная, но глаза ее пылали.

Госвин, с трудом избежавший смерти, вместе со слугами ворвался вслед за Виллу в укрытие. Кузнец и Прийду, став друг к другу спиной, готовились к последнему бою.

— Рыцарь Госвин, остановитесь! — раздался вдруг, заглушая шум, звонкий голос Май.

— Стойте, слуги! — прогремел Госвин и шагнул к девушке.

В руках Май блеснул нож.

— Не подходите ко мне, дайте мне сказать! — воскликнула она, сверкая глазами.

Госвин остановился. Звон оружия затих.

— Если вы дадите моему брату и кузнецу Виллу свободно уйти отсюда, я ваша душой и телом, — ясным и твердым голосом сказала Май.

— Разве я могу оставить преступника безнаказанным? — проворчал Госвин.

— Если вы этого не сделаете, я вонжу нож; себе в грудь, — сказала Май.

— Погоди! — крикнул Госвин испуганно. — Пусть будет по-твоему.

— Обещаете это своим рыцарским словом?

— Обещаю и клянусь. Слуги, дайте им дорогу!

— Тогда я твоя, — шепнула Май, падая на грудь Госвина.

— Это что за шутки? — прогремел кузнец. — Пусть даже девушка с ума сошла — я все равно не позволю ее увести.

Виллу хотел снова напасть на Госвина, но Май встала между ними и произнесла холодно и надменно:

— Оставь меня в покое, кузнец! Я могу поступать как хочу. Если я хочу его любить, а тебя презирать — это не твое дело. Отныне наши пути расходятся.

— Неужели ты действительно его любишь? — вскричал кузнец.

— Люблю. Иди своей дорогой и не смей больше думать обо мне. Я презираю тебя. Слышишь? Я презираю тебя… Прощай, Прийду. Ты не хочешь подать мне руку? Ну что ж, пусть будет так. Пойдем, мой милый рыцарь.

Меч выпал из рук кузнеца. Он стоял как столб и широко раскрытыми глазами смотрел, как Госвин поднимает Май к себе на лошадь; слуги подобрали своих раненых и убитых товарищей; и отряд медленно скрылся за деревьями. Из глаз кузнеца капали слезы, но он этого не замечал.

— Теперь я свободен и могу идти воевать, — пробормотал он, вытирая глаза.

Перестав плакать, он увидел, что Прийду лежит на спине и… спит. Луна ярко освещала лицо спящего; брови его и во сне были гневно сдвинуты. Кузнец испугался — ему показалось, что он видит призрак: Прийду в этот миг был как две капли воды похож на Госвина Герике!

Качая головой, Виллу опустился на колени подле спящего и стал осторожно осматривать рану на его голове. Рана оказалась легкой, кровь уже не текла. Прийду вскоре открыл глаза и сел.

— Ушли? — спросил он на своем языке.

— Ушли, — тихо ответил кузнец. Голос его прерывался, голова кружилась.

— Слушай, Виллу, как ты мог любить такую гадину?

— Кого?

— Эту… девчонку.

— Не говори глупостей… Больно тебе?

— У меня ничего не болит, только голова тяжелая, да и устал я.

— Пойдем, я отнесу тебя домой.

— Не смейся надо мной, я не ребенок.

С этими словами Прийду встал и пошел, шатаясь. Виллу поддерживал его, говоря, что так теплее идти, — иначе Прийду отказался бы от его помощи. Ценного рыцарского меча кузнец с собой не взял, это теперь в его глазах была краденая вещь.

Было далеко за полночь, когда они достигли усадьбы Ристи, разбудили хозяйку и рассказали ей обо всем случившемся.

— Если Май любит рыцаря и сама захотела пойти с ним — что ж тут поделаешь? — равнодушно сказала Крыыт.

Ты теперь видишь плоды своего воспитания? — спросил кузнец печально. — Своими ложными поучениями и пристрастием к чужеземцам ты совсем помутила рассудок у бедной Май: она уже не знает разницы между честью и бесчестьем и сама стремится к гибели.

— А что ж она, собственно, должна была сделать?

— Лучше смерть, чем позорная жизнь.

— Умирай сам, если смерть тебе так уж сладка. Ты, мужик, и не знаешь, что такое честная или бесчестная жизнь. Ты что, считаешь себя лучше рыцаря Госвина? По-моему, во сто раз почетнее жить в роскошном замке, чем в лачуге крепостного раба. Если Мария это наконец поняла, значит, она вовсе не такая сумасшедшая, как ты думаешь. Поделом тебе! Впредь не суй свой дурацкий нос в чужие дела… Ох! Что это с ним такое?

Последние слова относились к Прийду — тот вдруг вскочил и горящими глазами уставился на мать. Из безъязыкого рта Прийду вырывалась речь, которой мать не понимала; но по его угрожающему и гневному тону можно было догадаться, что он отнюдь не осыпает мать благословениями. Позаимствуем же у кузнеца его уши и послушаем, что говорит Прийду.

— С этого дня ты мне не мать. У меня нет ни матери, ни сестры. Сестра с восторгом бросается в пучину позора, и мать это одобряет! Будьте же вы обе прокляты! Я скорее погибну от голода и холода, чем еще раз ступлю под этот кров… Идем, кузнец!

Прийду взял Виллу за руку и вывел его из дома.

— Прийду, а Прийду, что с тобой? — кричала мать в отчаянии. — Куда ты идешь ночью?.. Черт бы побрал этого кузнеца!

Крыыт выбежала во двор, но ей удалось услышать только стук ворот.

— Прийду! Милый Прийду! За что ты на меня сердишься? Почему ты бежишь от меня? Я не сказала тебе ни единого дурного слова… Милый, дорогой сынок, вернись! Прийду!

— …ийду! — отозвалось лесное эхо.

Крыыт оперлась о косяк двери и громко зарыдала.

С этого дня кузнец и Прийду исчезли. Подмастерья говорили, что хозяин, видно, опять уехал в чужие края. Это известие не удивило людей, знавших привычки кузнеца. Но когда прошли весна, лето и осень, а кузнец все не возвращался, дело стало казаться странным.

К этому времени счастье стало покидать восставших эстонцев. Они, правда, истребили почти всех чужеземцев в Эстонии и на Сааремаа, взяли несколько укрепленных замков и начали крупными силами окружать Таллин и епископский замок в Хаапсалу. Но тут немногие случайно уцелевшие владельцы мыз и датский правитель обратились за помощью к ливонскому ландмейстеру. Тогдашний ландмейстер Бурхард фон Дрейлебен был готов им помочь. Он опасался, что в орденских землях возникнет такое же восстание, если крестьяне Эстонии действительно освободятся от чужеземного ига.

Ландмейстер с многочисленным войском поспешно направился к Таллину и в кровавом бою разбил эстонцев, прежде чем запоздавшие шведы из Финляндии и русские из Пскова подоспели к ним на помощь; эстонцы, около десяти тысяч человек, почти все пали в бою, в том числе и Тазуя, душа этого восстания и для эстонцев — последняя звезда на небесах надежды.