Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

Эти же двадцать четыре часа она целиком посвящала нам с Дашкой. Это стало немножечко ритуалом — мы ждали в пятницу, когда солнце сядет, а потом приходила домой наша матушка и мы шли на кухню. Там нас ждала свежая курочка — паленая, потрошеная, да, конечно же, — щипаная. Матушка только клала ее в особый горшочек и посыпала затем всякой всячиной. А пока курочка потихоньку варилась, матушка читала нам книжки.

Самой любимой книжкой для нас с Доротеей были «Приключения барона Мюнхгаузена». Впрочем, скорей не сами дурацкие приключения, но матушкины рассказы о них.

Видите ли… Существует два варианта «Барона Мюнхгаузена».. Первый написан Распэ и на титульном листе изображен настоящий Мюнхгаузен — добродушного вида барон с полным лицом и весьма слабой челюстью. На обложке варианта Бергера изображен совсем иной человек. По облику он сходен с самим… Мефистофелем. Тем самым чертом, как его рисовал Гете на полях рукописного Фауста.

Лицо второго Мюнхгаузена имеет легкое сходство с настоящим бароном. (Что неудивительно, — эти люди троюродные кузены.) Но в отличие от толстого добряка первого варианта второй Мюнхгаузен — зол (я бы даже сказал — хищен), несомненно жесток, необычайно умен, а формы его подбородка выдают — громадную силу воли. (Приглядитесь, — сей подбородок перешел по наследству дочери второго Мюнхгаузена — Государыне Императрице Екатерине Великой!)

Да, — в сочинении Бергера на титульном листе изображен самый таинственный человек Пруссии: мой прадед — барон Эрих фон Шеллинг своею персоной! Других изображений прадеда просто не сохранилось, — основатель Абвера не жаждал избыточной популярности и запрещал делать с себя портреты. Его личный секретарь Бергер воспользовался миниатюрой со «свадебного медальона», предоставленной ему моею прабабкой — сию вещь прадед не смел уничтожить.

Однажды Бергер покупал детские книжки для внуков и внучек своего господина и наткнулся на книжку Распэ. Внешний вид барона Мюнхгаузена навел Бергера на размышления и быстро выяснилось, что сие — бедный и неудачливый родственник моего прадеда. (К тому же — не слишком законный.)

Фон Шеллинги весьма ценят родство и мой прадед мигом изменил судьбу сей «паршивой овцы» к весьма лучшему и бедный родственник не знал, как благодарить такого кузена. Тогда Бергер взял у него дозволение дописать «Приключения барона Мюнхгаузена» и сделал книжицу — знаменитой!

Если творенье Распэ — сказочка для детей дошкольного возраста, книга Бергера — самый ядовитый памфлет на Пруссию Железного Фрица, берлинское общество и Академию. Но нужно знать все тонкости того времени, чтоб оценить полеты на пушечных ядрах (Пруссия истратила двести тысяч рейхсмарок на создание полых ядер, в кои предполагалось помещать лазутчиков — лилипутов), изменение цвета глаз по моде «лунитов» (настоящая инструкция Абвера — о том, что при допросах цвет глаз жертвы меняется, — на Луне якобы вошел в моду желтый цвет глаз: в инструкции — «глаза человека желтеют, если он хочет врать!») и прочая, прочая, прочая…

Матушка узнала все эти шутки и байки в доме моего прадеда и теперь читала нам «Приключения», комментируя почти каждое предложение самым циническим образом. Мы с сестренкой хихикали так, что животам было больно и… учились придворному уму-разуму, да умению писать, да понять эзопову речь.

(Чего стоит одна только шутка про Луну, пропахшую протухшим лимбургским сыром!

В реальности, — Старый Фриц хотел аннексировать Лимбург, но сие означало б очередную войну с Россией и Францией, а былые силы оставили Пруссию. Тогда Фриц, наподобье Лисы из Эзопа, в последний раз облизнулся на виноград и произнес: «Мы не будем брать этот город, — в нем дурно пахнет!»

Теперь вспомните, — с какой язвой сия история описана Бергером в его варианте «Мюнхгаузена»!)

Кстати, — второй книжкой за Бергером матушка стала читать нам «Путешествия Гулливера» англичанина Свифта. И наши с Дашкой познанья в эзоповой речи и грязи в политике оформились совершенно.

С той поры нашими любимыми авторами стали Бергер и Свифт. А вот Мольер с Бомарше нас прошли стороной…

Видите ли, — кругом столько говорят про тонкий французский юмор, что мне хочется взвыть от бессилия. Да поймите вы простейшую вещь — во Франции существует традиция ругать Власть, Богатеев и Церковь. Да тот же всесильный Король-Солнце считал своим долгом гладить по головке, да легонько журить Мольеров с Вольтерами. А если такое дозволено — как может возникнуть эзопова речь, или злая сатира?! Разве что — юмор… Да и то — для детишек изрядного возраста.

А попробовал бы Бомарше писать свои гадости в Пруссии, где уже за намек в адрес прусской короны полагались топор и веревка! Иль — в Англии, где умнейшему Томасу Мору живо усекли голову за «Утопию» — гораздо более мягкую, чем шутки Свифта!

Нет, истинная сатира рождается именно при жестоких режимах, да там, где правители шуток не понимают. Единожды осознав сатирическую сущность «Лиллипутии» и «Мюнхгаузена», вы просто не сможете смеяться над банальностями Скапена, да Фигаро… (Но для этого нужно родиться в жестокой стране, да кровавых правителях.)

Кстати, у вас мог возникнуть вопрос — почему у Мефистофеля облик моего прадеда?

В дни «Бури и Натиска» юный страсбургский поэт по имени Гете близко сошелся с милой девицей — наполовину француженкой. Брат ее работал на французскую жандармерию и существовал заговор, согласно которому немецкий Страсбург должен был перейти под французскую руку.

Окружение Гете было весьма якобинского и революционного толка, так что Абвер хотел забрать всех, но… Прадед мой к тому времени прочитал стихи вольнодумца и лично прибыл в Страсбург для беседы. О чем они говорили, — до сих пор неизвестно, но после этого Гете отошел ото всех якобинцев, так что их забирали в его отсутствие.

Говорят, что в день, когда его милую вели вешать, Гете писал в Абвер с мольбой о помилованьи, а ему вместо ответа положили на стол томик его стихов. Стихов, напечатанных в личной типографии прусского короля чудовищным тиражом — так Гете стал самым известным поэтом Германии.

Говорят, что он плакал, получив вместо ответа томик стихов. (Девушка была казнена в тот же день.) Шепчут, что потом — он долго пил. А потом взялся за ум и стал — Гете. Просто — ВЕЛИКИМ ГЕТЕ.

А еще утверждают, что имя той — наполовину француженки было — Марго. Иль — Гретхен на немецкий манер.

Уже после Войны я встречал великого старца. В первый миг он мило со мною раскланялся, но потом… Он будто что-то увидел во мне. Лицо его исказилось, рука, которой он только что сердечно пожал мою руку, вдруг затряслась и он даже сделал такое движение, будто хотел обтереть ее об себя.