Евгений Богданов - Поморы (роман в трех книгах)

Напутствовал Суховерхова Ермолай по-своему, по-унденски:

— Будь с ней посмелее. Она баба — огонь! За словом в карман не полезет. Долго не обхаживай, не рассыпайся перед ней. Бери быка за рога: раз-два — ив дамки!

Фекла, придя с фермы и поужинав, сидела у стола и вышивала на пяльцах. В избе было тепло, аппетитно пахло чем-то печеным или жареным. Леонид Иванович тихо прикрыл за собой дверь.

— Добрый вечер, Фекла Осиповна!

Фекла положила пяльцы на подоконник, подошла к нему и подала руку.

— Здравствуйте, Леонид Иванович! Рада вас видеть.

Он пожал ее руку деликатно и многозначительно. Но обращение Феклы к нему на вы привело его в некоторое смущение.

— Что же вы, будто аршин проглотили? — усмехнулась Фекла. — Проходите, садитесь. Я самовар поставлю. Долго не появлялись… Я уж думала — забыли про меня…

Взявшись за самовар, который стоял на табурете возле плиты, она метнула на Леонида Ивановича радостный взгляд, и он, поймав его, сразу приободрился.

— Дорогая Фекла Осиповна… — торжественно произнес Суховерхов, не сходя с места и по-прежнему держа портфель в руке.

Фекла поставила самовар на пол, сняла крышку и недоуменно посмотрела на него.

— Да садитесь же. Почему это вы сегодня такой торжественный?

— Я пришел сказать вам, Фекла Осиповна… Словом, прошу вас, будьте моей женой!

Фекла чуть отступила, выставив вперед руку, словно останавливая его этим жестом: Погодите, не говорите ничего больше. Потом, машинально поправив прическу и наконец овладев собой, подошла к Суховерхову и сняла с него мягкую шляпу, отобрала портфель. Шляпу повесила на гвоздик, портфель поставила на лавку, а Леонида Ивановича усадила на стул.

— Вот так. Теперь можно и потолковать. Что это вы такое там сказали у порога? Я не расслышала…

— Я прошу вас стать моей женой, — повторил он и добавил мягко и доверительно: — Я вас полюбил…

Фекла молча стояла перед ним. Правду сказать, она немного растерялась, хоть и была женщиной находчивой. Да и предложение это в общем-то не явилось для нее неожиданностью. Она частенько подумывала о том, что Суховерхов рано или поздно беспременно потянется к домашнему теплу. Так оно и вышло. Но когда он произнес ожидаемые слова, Фекла не нашлась, что ему ответить.

— Ой, самовар-то! Простите… Я сейчас… — спохватилась она.

И пока наливала самовар, клала в него уголья, опускала зажженные лучинки, а потом ставила жестяную трубу, в голове у нее вился рой мыслей: Что же ему ответить? Ах, боже мой! Человек пришел с открытой душой, а у меня и слов нет…

Наконец она решилась:

— А вы, Леонид Иванович, хорошо все обдумали? — спросила напрямик.

Теперь, когда главное уже было сказано, Суховерхову стало легче.

— Да, Фекла Осиповна, я все обдумал.

Она вздохнула и продолжила с некоторым сожалением:

— Я уж не молода. Вам бы нужна подруга жизни помоложе…

— Никто другой мне не нужен.

— Ну что ж… спасибо… Но, как бы вам сказать, чтобы вас не обидеть… Я ведь уж старею. Вы моложе меня…

— Давайте, не будем говорить об этом, — попросил он.

Она взглянула на него благодарно и отозвалась очень тихо, так, что он едва расслышал:

— Как хотите. Не будем, так не будем. Только… только я не знаю, смогу ли стать матерью… — она вся напряглась, словно пытаясь преодолеть сильную внутреннюю боль, но сказать о таком щекотливом деле сочла просто необходимым.

— И об этом не будем говорить. Я просто хочу, чтобы вы были со мной рядом до конца… С вами будет тепло, радостно. Я знаю.

— Вы так думаете?

— Я уверен в этом.

— Милый ты мой! Учитель! — точно вырвалось у нее из души, но Фекла сдержала себя и спрятала вспыхнувшее румянцем лицо, снова склонившись над самоваром.

Затем они пили чай, угощались массандровским вином. Фекла усиленно потчевала Леонида Ивановича, а он благодарил и все ждал от нее ответа. Но Фекла все время словно бы уклонялась от окончательного решения, и Суховерхов начал тревожиться. От волнения он даже выпил лишнюю рюмку, и голова у него закружилась. Пришлось приналечь на закуску и выпить крепкого чаю.

Когда Леонид Иванович собрался уходить, Фекла подала ему шляпу, смахнув с нее воображаемую пыль платочком.

— Вы так и не дали мне ответа, Феня… — робко напомнил Суховерхов.

Она провела рукой по его волнистым русым волосам.

— Раз вы хотите жениться на мне и думаете, что вам со мной будет хорошо, то я согласна. Лишь бы вам со мной было хорошо…

Потом посмотрела ему прямо в глаза и степенно, по-старинному, поцеловала в губы.

— Ну вот. Теперь идите…

И когда Леонид Иванович ушел, накинула полушалок и тоже вышла на улицу. Постояла на крыльце, счастливо улыбаясь, и побрела по тропинке к реке.

Берег был неподалеку. На обрыве лежал большой, вросший в землю камень. Фекла вспомнила, как здесь, напротив камня, мужики, среди которых был и ее отец, грузили перед самым приливом карбас. А когда начался прилив, карбас отчалил и пошел к шхуне, стоявшей в устье. Отец, сидя в корме, у правила, обернувшись, помахал им с матерью рукой. А потом, сутулясь, отвернулся и стал смотреть вперед. Мать взяла ее за руку и повела домой старательно пряча слезы, вызванные расставанием. События давних лет со всей отчетливостью воскресли в памяти Феклы.

Взгляд ее устремился в сторону устья, которое расширялось и вливалось вдали в губу. В левой стороне залива невидимо отсюда над морем высокий обрыв Чебурай. Берег Розовой Чайки… Фекла вспомнила войну, то, как она ловила семгу с Семеном Дерябиным, и в сердце шевельнулась грусть…

А Суховерхов в это время вернулся домой совершенно счастливый. Едва переступив порог, он уткнулся лицом в жидкую стариковскую бороду Ермолая, и тот сразу понял, с какими вестями вернулся его постоялец.

— Когда свадьба-то?

— Скоро. Очень скоро будет свадьба.

Женитьба эта порядком взбудоражила село. Кто бы мог подумать, что Зюзина на склоне лет выйдет замуж, да еще и жениха отхватит такого, что многим на зависть: человека образованного, директора школы. Имена жениха и невесты вертелись у баб на языке целую неделю. Известное дело, людская молва, что морская волна: начнет бить в берег — только держись, а как ветер утихнет — и нет ее, улеглась.

Как водится, позлословили:

— Вспомнила Фекла свой девишник…

— Опоила приворотным зельем Суховерхова, вот и присох к ней.

— Леонид-то Иванович женился, как на льду обломился: Фекла-то уж не первой молодости невеста, и чего он сунул шею в хомут?

Высказывались и другие мнения:

— Фекла — баба золотая. Директору повезло.

— Не она, так до смерти и ходил бы бобылем. Правильно сделал: без жены, как без шапки. Клад да жена на счастливого.

Все эти суды-пересуды происходили, как водится, по-за глаза. В открытую даже недоброжелатели не решались осуждать Зюзину и Суховерхова: Что ж, оба они — люди свободные, а годы уходят. Нашли друг друга — и ладно, пусть живут с богом.