Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

Князь горько усмехнулся. Новикова не было уже три дня. Он с небольшой партией отправился на разведку и в штаб Винцингероде, с поручением Ланского.

Левон взял письмо и медленно протянул его к свече. Но едва пламя коснулось края бумаги, как он отдернул руку, словно почувствовал боль. Ему стало вдруг жаль уничтожить это воспоминание о тех минутах, когда так властно охватили его мечты. Он бережно сложил бумагу и спрятал в боковой карман, потом встал и вышел. Перед ним через все селение тянулась большая дорога, теперь озаренная луной, поднимаясь по отлогому скату на противоположную высоту. Вдоль крутого берега ручья Риппаха безмолвно двигались и выстраивались войска, а над ними на возвышенности виднелись орудия. Кое – где горели костры, слышался глухой шум… Знакомая картина в ночь перед боем. Кому судьба изрекла уже смертный приговор? Быть может, ему?

Князь снова вернулся в комнату и начал ходить из угла в угол. Спать ему не хотелось, да притом и не стоило. С минуты на минуту надо было ждать приказа выводить эскадрон. В комнату тихо вошел его вестовой.

– Не будет ли приказаний, ваше сиятельство? – спросил он.

Этот вестовой по имени Егор, взятый князем к себе несколько дней назад, оказался забранным в прошлом году рекрутом из смоленского имения князя. Крестьяне Бахтеевых издавна любили своих господ, и Егор был несказанно рад такой удаче, что ему пришлось служить своему барину.

– Нет, ничего, – ответил Левон. – А, впрочем, – добавил он, – приготовь на всякий случай поскорее чай и чего‑нибудь. Может, подъедет Данила Иваныч.

– Слушаю – с, – и Егор ушел.

Князь, действительно, с минуты на минуту ждал приезда Новикова и уже начинал тревожиться за него.

На этот раз ожидания не обманули его. Не прошло и десяти минут, как в комнату торопливо вошел Новиков.

– Вот и я, – крикнул он, переступая порог.

– Как я рад! – с истинным облегчением воскликнул князь. – Ну, рассказывай.

Вошедший вестовой помог Новикову снять шинель.

– Ты откуда? – спросил князь.

– Устал, хочу есть, как собака, – ответил Новиков. – Сейчас от нашего генерала – все доложил как следует. Фу, черт, ноги совсем затекли, – закончил он, с наслаждением вытягиваясь на лавке.

– Я уже распорядился, – отозвался князь.

– Да, – вдруг произнес Новиков, вскакивая с лавки. – Перекрестись, Левон, – фельдмаршал скончался, но это еще для всех тайна. Государь ожидает сражения и не хочет пока, чтобы армия знала об этом. Старика очень любили.

Лицо Новикова стало серьезно и печально.

– Мир его праху! – торжественно сказал Левон. Это не было для него неожиданностью после последнего свидания с фельдмаршалом, но все же его сердце болезненно сжалось. Как будто вместе с этим стариком ушла навсегда в вечность целая эпоха славы, блеска, побед. Он был последним носителем великой славы минувшего. Настали новые времена, выдвинулись новые люди… Над его славной могилой уже сплетаются, как змеи, низкие интриги, зависть – уже делят наследие его власти. – Этого надо было ожидать, – грустно сказал Левон, – но все же это скорбная весть. Мы потеряли великого русского человека.

– Да, – ответил Новиков, махнув рукой, – но там думают иначе. Старик все же стеснял их. Теперь у них вполне развязаны руки. То‑то покажут себя! А положение наше скверно.

– Скверно? – переспросил Левон. – Конечно, оно не так блестяще, как думает, например, Софья Григорьевна, но все же, если мы не будем безумно лезть вперед, – наше дело не проиграно.

– Уже поздно, – мрачно сказал Новиков.

– Как поздно! – удивленно воскликнул князь.

– Сейчас, – отозвался Данила Иваныч, указывая глазами на вошедшего Егора.

Егор быстро поставил на стол закуски и вино, потом сбегал и вернулся с чайником и посудой.

– Больше ничего, – нетерпеливо сказал князь.

Егор вышел.

– Ну, так вот, – наливая себе вина, начал Новиков. – А младенец еще спит? – перебил он себя, указывая глазами на Белоусова.

– Спит и будет спать, пока не разбудят, – ответил князь. – Говори, не стесняясь.

– Ну, так вот, – повторил Новиков, – я скажу тебе самые достоверные сведения. Пока думали, что Наполеон где‑то там во Франции собирает жалкие остатки войск, – он уже здесь. Он сам ведет на нас двухсоттысячную армию, он сейчас, наверное, в десяти верстах от нас. Его войска заняли или займут на днях Лейпциг, а у нас не наберется и ста тысяч!.. Нам придется отступить за Эльбу, или мы будем уничтожены.

Князь был поражен.

– Как, – медленно спросил он, – Наполеон уже здесь, у него уже есть новая армия? Но это неслыханно! Он волшебник.

Князь в волнении заходил по комнате.

– Да, это почти чудо, – ответил Новиков, – в главной квартире ошеломлены. Прусский король, говорят, рвет и мечет и чуть ли не готов сам лететь просить пощады… И все же бой хотят дать! – закончил он.

– Но кто же главнокомандующий? – спросил князь.

– Назначен Витгенштейн, – ответил Новиков. – Барклай, Тормасов и Милорадович беснуются. Прусский король обозлен, что государь не согласился назначить главнокомандующим этого старого вахмистра Блюхера.

– Хоть это‑то слава Богу, – заметил князь.

– Да что, – почти с отчаянием произнес Новиков, – а сколько у Наполеона еще войск в крепостях на Эльбе, Одере, Висле. В Кракове! Говорят, идут войска из Италии и Испании, собираются войска Рейнского союза! А Витгенштейн! Да что он! Он будет куклой, так как все его распоряжения идут на утверждение в императорскую квартиру! И это‑то против Наполеона! Против величайшего полководца. Ну, а теперь, – закончил он, – надо готовиться к бою. Завтра мы будем атакованы самим Наполеоном, и да поможет нам Бог! Да, скажи, пожалуйста, – снова начал он, – что, имеешь ли известия от Герцфельда, или этот герой сбежал?

– Нет, он не сбежал, – улыбнулся князь, – он ухитрился переслать мне записку, что, принужденный экстренно выехать, он откладывает дело до первой встречи. Вообще вся эта история довольно глупа, – и князь пожал плечами.

– Ты не можешь себе представить, – сказал Новиков, – до какой степени нагло ведут себя прусские офицеры. Они теперь везде в штабах, всем распоряжаются. Да и среди населения – оно здесь богаче – уже совсем не то отношение. За каждый пук соломы дерут втридорога. Я не раз слышал, как эти скоты говорили, что без нас они прекрасно бы жили, а мы приносим им только разорение, что с Наполеоном нам все равно не справиться, и прочее. Я часто вспоминал слова Гардера, что есть две Пруссии, ну, так той, к какой принадлежит он с дочерью, осталось очень немного и скоро, кажется, вовсе не останется, а останутся одни скоты, которые готовы были бы даже сейчас сожрать нас… Ведь они ненавидят и презирают нас. Мы испытаем еще это на своей шкуре…