Федор Зарин-Несвицкий - За чужую свободу

И эти рассказы терзали сердце Ирины нестерпимой болью и приносили ей странную отраду. Ей хотелось крикнуть: «Довольно! Перестань!«И хотелось вечно сидеть так, с опущенными глазами без слез, со страстной жаждой слез, и слушать, слушать эти рассказы…

Но Гриша выздоравливал не по дням, а по часам. Он уже начинал бродить по лазарету, и от него нельзя было уже утаить правду, когда об этом не переставали говорить во всем доме. Он узнал о смерти Левона от Пронского. Свой рассказ Пронский закончил загадочными для Гриши словами:

– Он счастливее меня!

Гриша так был ошеломлен, что почти без сознания добрел до своей койки и упал на нее.

Когда вечером пришла Ирина, он метался в жару. Но словно инстинктивно почуяв ее приход, вдруг открыл глаза и посмотрел на нее с упреком.

– Княгиня, княгиня, – прошептал он, – ведь он убит… Зачем вы скрыли это от меня!..

– Гриша (она так привыкла называть юношу, потому что так называл его Левон), Гриша, – начала она… и не смогла продолжать. Судороги перехватили ее горло, и, зарыдав, она низко склонилась к нему…

Словно молния вдруг осветила разгоряченный мозг Гриши.

– Простите – прошептал он, и слезы потекли по его детскому лицу, – простите, вам тяжелее, чем мне… благодарю…

– Мальчик, милый, – едва слышно произнесла Ирина, прижимая к груди его голову, – он убит, он убит!

И неудержимые слезы текли из ее глаз…

Рано утром Ирина получила письмо из Теплица от великой княгини Екатерины Павловны.

«Моя прекрасная княгиня, – писала Екатерина Павловна, – мы соскучились по вам. Никогда мы не были в лучшем настроении и не пребывали в большей уверенности в Божьей милости и Божественном руководительстве. Тем более что блестящая победа при Кульме одержана лично нами, чего, по – видимому, не желают признавать стратеги вроде любезного князя Шварценберга и мудрых монархов Пруссии и Австрии, хотя они пока еще не смеют противоречить. Нас совершенно не смущают» адские» планы французского императора, этого» un homme du diable», основанные на рассеивании тайной вражды среди наиболее близких к нам лиц, начиная с меня. Не тревожат нас и мнимые, бесчисленные шпионы Наполеона, заставлявшие нас искать тайных и уединенных свиданий даже с родной сестрой, чтобы сказать ей: доброй ночи, или: как ваше здоровье? Мы немножко сами посмеиваемся над таинственными свиданиями с подземными ходами в вашем Радзивилловском замке, где мы втроем коротали ночи в мистических бдениях. О, ужас! Если бы старый князь мог увидеть одинокую фигуру мужчины, выходящую от нас подземным ходом, в то время как мы с вами мирно ложились в постели… Брр!.. Ведь это могло бы быть всемирным скандалом, хотя было невиннее таинственных собраний первых времен христианства, катакомб и проч. А теперь шутки в сторону. – Мой брат и государь, несомненно, был бы доволен видеть около себя тех друзей, которых он удостоил беседой в минуты своих тревог и колебаний. Я уже написала аббату, и мы ждем вас и его в Теплице где пользуемся гостеприимством австрийского императора. Он, по – моему, слишком злоупотребляет своим положением хозяина, истязая нас своими скрипичными концертами. Я иногда близка к сумасшествию. Но брат терпелив и кроток, как ангел… положим, он глуховат… До скорого свидания, милый друг».

Ирина прочла это письмо раз и другой, словно с трудом понимая слова. Все сказанное в нем было в настоящее время до такой степени чуждо ей, так казалось мелочным, ненужным и… жестоким, что она удивилась сама. Не скрывается ли за этим мистицизмом оскорбленное самолюбие и тщеславие, во имя которых проливаются моря крови? В крови ли и ужасе находит мятущийся дух свое успокоение?

Мысль поехать в Теплиц ни на один миг не пришла ей в голову. Она чувствовала, что была бы там чужой… Она не могла бы разделять ни мистических восторгов победы, ни уверенности в святости творимого дела… Ясная, простая жизнь, Бог и правда глядели на нее сотнями глаз умирающих и искалеченных людей. Собственное страдание озарило ей страдания миллионов ей подобных, и холодные вершины мистических настроений казались ей мертвыми, бесплодными пустынями…

На этот раз Дегранж был принят, но готовые фразы замерли на его губах, когда он увидел бледную, спокойную женщину. Но он быстро овладел собою и со скорбным выражением лица произнес:

– Я пришел к вам в тяжелый час, княгиня… ваша утрата.

– Не будем говорить об этом, господин аббат, – сухо и спокойно остановила его княгиня. – Вы хотели видеть меня. У меня мало времени, но это, может быть, касается наших раненых?

Ошеломленный аббат несколько мгновений молча смотрел на это строгое лицо, которое он так хорошо знал и которого не узнавал сейчас.

– Нет, – начал он, – я пришел по другому делу. Я получил письмо от ее высочества. Ее высочество пишет, между прочим, что ее августейший брат не был бы недоволен, если бы его друзья (эта честь касается меня и вас, княгиня) принесли ему лично поздравления с блестящей победой, одержанной его величеством во славу Бога. Подобное письмо должны были получить и вы, княгиня. Я пришел узнать, когда вы соблаговолите выехать, чтобы иметь честь сопутствовать вам?

Он победоносно посмотрел на княгиню. Он очень гордился этим приглашением и думал поразить этим княгиню.

– Боюсь, что вам, господин аббат, – тем же сухим и ровным голосом произнесла Ирина, – придется ехать одному. Я не еду.

– Но желание императора… – начал аббат.

– Но желания мои… – с коротким смехом прервала его Ирина. – Не будем больше говорить об этом, господин аббат; вы больше ничего не имеете сказать? – закончила она, вставая.

– Как! Вы решительно отказываетесь ехать? – спросил аббат.

Ирина пожала плечами.

– Но, может быть, вы что‑нибудь прикажете передать мне там? – продолжал он с тревогой.

Он чувствовал, что без княгини Бахтеевой его ожидает иной прием.

– Не беспокойтесь, господин аббат, – ответила чуть насмешливо княгиня, – все, что надо, я передам сама. Это все? – уже настойчиво спросила она.

Аббату не оставалось ничего больше, как откланяться. Он вышел с бешенством в душе, изумленный и негодующий. Какой черт вмешался в его игру?

Когда старый князь узнал от Ирины о приглашении в Теплиц и о ее отказе ехать туда, он взглянул на нее такими радостными глазами и так горячо пожал ее руку, что она удивилась.

Жизнерадостный и веселый, как всегда, ворвался Зарницын к Новикову. Он был при Кульме в отряде графа Милорадовича, остался цел и здоров и был представлен к Георгию. Это ли не счастье! Он на миг совершенно забыл о недавних тревогах за князя. Но, увидя мрачное лицо Новикова, он сразу стих и вместо приветствия спросил:

– Что случилось?