Нина Молева - Софья Алексеевна

— Как не помнить. Государь-братец как сими строками утешен был. Едва не все на память потом знал. Он еще с царицей Агафьей Семеновной любил препираться виршами Симеоновыми. У отца Симеона в его «Женитве» жена

Покойница больно веселилася от сих виршей. А как учнет о чем государя-братца просить, на своем стоять, он ей и так отвечал:

— Поди ж ты, не знала я, коль много виршей Симеоновых ты помнишь, Катеринушка. Чтишь, значит, учителя в памяти своей. Сказать не могу, как отрадно мне это.

— Чтой-то, царевна-сестрица, никак загрустила ты? Сейчас тебя развеселю. Знаешь, Наталья-то Кирилловна о женитьбе сынка подумывать стала.

— Шутишь? Петру Алексеевичу еще семнадцати лет нету.

— Что из того? Бывало, и раньше женились, лишь бы охота пришла да невеста подвернулась.

— Откуда знаешь, Екатерина Алексеевна?

— Господи, уж воробьи под застрехами про сватовство чирикать стали, а ты — откуда!

— И о невесте знаешь?

— Что слыхала, то и скажу. Одни будто предлагали вдовой царице девиц из знатных семейств. Там присматривали. Да родня царицына воспротивилась.

— С чего бы?

— Толкуют, доказали Наталье, что знатные на свою сторону Петра Алексеевича перетянут. Сыном править не сможет.

— Не глупа царица, коли поняла.

— Еще как поняла. Тихон Стрешнев всех Нарышкиных в кучу сбил среди мелкопоместных девиц найти. Наталья Кирилловна рада-радешенька, что глупей себя невестку заиметь дозволили.

— А Петр Алексеевич что же?

— А он и так, говорят, с каждой девкой, что под руку подвернется, гуляет. Ему все едино. Так и родительнице сказал. Мол, ваша воля, а наше поле, воли не хотим, да и поля не отдадим. Тут и Никита Зотов причинился, уговорил парня. Теперь будет кому вирши слагать свадебные.

13 августа (1688), на день памяти мучеников Ипполита, Иринея, Авундия и Конкордии в Риме и преподобного Аркадия Новоторжского, приходили к патриарху в Крестовую палату с отписками от Германа И. С. Мазепы генеральный есаул Андрей Гамалея да Запорожских казаков куренной атаман Яков Костенков.

— Не пожелал государь Петр Алексеевич почтить дом голицынский своим присутствием. Не приехал.

— О чем ты, князь Василий Васильевич? Сама я решила в твое Петровское вдвоем с государем Иоанном Алексеевичем прибыть. Соскучился ты, что ли, по нарышкинскому отродью? Аль со всеми хорошим быть захотел? Отвечай, князь, не стесняйся — люди кругом свои, близкие, во всем поймут, все объяснят.

— Вот я к тому и говорю, как княгине Авдотье объяснить, что государь не приехал.

— Шутишь, князь?

— Зачем шучу? И княгиня и невестки порастерялися. Засомневалися, не гнев ли это царский.

— Терпения моего, Василий Васильевич, не испытывай! Знать ничего о супруге твоей законной не хочу, а тут еще Петр Алексеевич ей понадобился.

— Государыня, княгиня Авдотья в тонкостях придворных не разбирается. Один порядок знает: коли такая высокая честь семейству ее выпала — царское семейство в имении своем принимать, всем бы угодить хотела, всех приветить.

— Действо, значит, такое комедиальное Голицыны сочинили, и государыне Софье Алексеевне в нем тоже местечко отвели. Может, и в новоосвящаемом храме стоять мне за государем прикажешь, место свое знать?

— Как можно, великая государыня! Я только о княгине…

— И княгиню с глаз моих долой убери. Поклон государыне отдала и пусть прочь с глаз моих уходит. Сколько мы с тобой, Васенька, в подмосковных видеться-то можем, и тут минуты у меня крадут.

— Народ кругом, государыня. Как можно!

— Ты что — учить меня вздумал, аль о других более, нежели обо мне, печалишься? Не пойму я тебя, князь, не пойму.

— Великая государыня, и говорить нечего, как тебе я всей душой моей предан.

— Душа душой, сердце мне твое нужно, Васенька, сердце! Вот только что я о нем знаю. Нет больше моего терпения в полжизни жить, от людей да семейства твоего голицынского крыться. Кончать с этим надо.

— Пугаешь ты меня, великая государыня. Как кончать?

— Государей побоку, Софье Алексеевне на престол, а там и под брачный венец. Так-то, князь! От своего ни в чем не отступлюсь, пугайся ты аль нет.

— Слыханное ли дело, государыня! Столько дел разом перерешить и одно дивнее другого. Ты и так всем одна правишь, погоди еще. Дай людям приобыкнуть.

— Приобыкнуть! А слыхал ли ты, что вдовая царица Наталья Кирилловна государя Петра Алексеевича женить надумала?

— На Лопухиной Евдокии. Как же.

— Слыхал и мне словечком не обмолвился?

— Да что тут толковать, государыня. Их право. Парень молодой. Хоть и царь, а без супруги не обойтись.

— И право у них увидел! А что теперь при дворе меняться начнет, пораскинул?

— Меняться? О чем ты, великая государыня? Я потому и назвал невесту, что ничего от такой ждать не придется. Родня нищая, малоземельная. Таких в руках ничего не стоит держать.

— А с Наташкой как? С царицей из Нарышкиных? Она что — из знатных? А справиться-то не можем. На всю жизнь забота.

— Нарышкины — другое.

— Это почему же другое?

— Их государь покойный Алексей Михайлович ко двору приблизил, первыми назначениями да землями одарил. А что Петр Алексеевич может? Разве что у тебя за них просить?

— Этот попросит! Этот бунт, увидишь, подымет. Не то, что родственниками дорожит, а для забавы. Потешные свои войска устроил, теперь жди, какое им применение найдет. В десять лет солдатики — одно, в шестнадцать — совсем иное.

— Вот тут у меня, великая государыня, предложение тебе есть. Твоя правда — выросли солдатики. С каждым теперь отдельно решать надо. Так я насчет Александра Арчиловича.

— Имеретинского, что ли?

— Его. Товарищ он Петру Алексеевичу самый что ни на есть близкий. Не разлей вода — иначе не скажешь. Так вот не женить ли княжича.

— А нам-то что за печаль дела его семейные устраивать? Только новые траты нести. На свою голову семейку эту в Москву взяли. Одной свиты три тысячи человек. Всех размести, всех накорми, будто деньги у нас в казне не считанные.

— Вот кстати и казну от Имеретинских избавить можно.

— Как это?

— Да проще простого. Жена молодого мужа, известно, на свою сторону перетянет. Так пусть она из твоих сторонников и слуг верных, великая государыня, будет.