Фарли Моуэт - Шхуна, которая не хотела плавать

Нет, с ума мы не сошли. Но улыбаться у нас хватало причин. Начать с того, что теперь мы примерно знали, где находимся, где ждут нас братья. А во-вторых… но погодите минутку.

Мы включили обалдуйку и час осторожно шли на восток. А когда снова остановились и прислушались, то очень скоро услышали глухое «бум!» тяжелого дробовика. Пятнадцать минут спустя мы увидели силуэт судна. Это был большой рыбачий баркас братьев Мануэль. Он и еще три такие же стояли на якорях на банке острова Пасс. Все четверо подняли якоря и подошли к нам.

Первым на борт поднялся Алмон. Я потряс его мозолистую лапу, а его блестящие голубые глаза обвели взглядом нашу пустую палубу. Объяснять ему, что произошло, нужды не было.

— Не повезло, шкипер! — сказал он и захохотал.

— Поймали нас, сукины дети! — ответил я мужественно. — Милях в шести на юго-запад отсюда. Пришлось все вышвырнуть. И они собираются торчать там, пока груз не всплывет.

К этому времени на палубу уже забрались другие дюжие рыбаки. Они выслушали мою горестную повесть и не сумели совладать со своими чувствами.

Начали хихикать, покатываться со смеху, хлопать друг друга по спине с силой, какая могла бы свалить быка.

— Зря смеетесь, — сказал я, когда мне удалось вставить слово. — Мы немного перегнули палку и выкинули собственный запас.

— Сынок, мил человек, — сказал Хондас сквозь струившиеся по его щекам слезы смеха, — вот что значит с душой дело делать. Но вы, ребята, не горюйте. Сегодня вечером вам будет чем глотку промочить.

И было. Оставив наш потопленный груз на милость цепких парней с «Голубого Ириса», мы двинулись дальше. С включенной обалдуйкой мы вошли в бухту Хермитидж с Алмоном у румпеля. Три часа спустя «Ишь, ты!» уже уютно стояла на якоре у Солбис-Коува, а мы с Майком наслаждались гостеприимством маленького селения.

И, как предсказал Хондас, промочить глотку было более чем. Мы переходили из дома в дом, в каждом должны были снова рассказывать свою повесть, и в каждом нас утешали стаканчиком алки с горячей водой.

Около двух ночи, когда праздновало уже все селение, в дом Хондаса Мануэля влетел молодой парень вне себя от возбуждения.

— Подходят! — закричал он. — Я их слышал!

Все жители повалили к общей пристани у ближнего края маленькой бухты. Увлекли с собой они и Майка, и меня. В темноте ночи даже приглушенное бормотание двигателей было слышно хорошо. В тумане мелькнул свет, и один за другим три больших баркаса, которые мы повстречали днем на банке острова Пасс, возникли из черного тумана и подошли к пристани.

Они были нагружены по самые борта. На них ведь разместились сорок ящиков и дюжина бочонков.

Груз был любовно вынесен на берег — настоящий груз, тогда как мы забрали из Сен-Пьера четырнадцать деревянных ящиков, набитых камнями и скрепленных с четырнадцатью мешками из-под соли, полных песка. Братья Мануэль отвели нам роль подсадной утки, чтобы отвлечь и занять ищеек закона, а тем временем баркасы, поджидавшие нас у Пасса, без помех и незаметно сплавали на Микелон и обратно, не опасаясь вмешательства «Голубого Ириса».

Как сказал Хондас, поблагодарив нас от имени всего истомленного жаждой населения берегов бухты Хермитидж:

— Есть много способов ловить треску… или подлавливать полицию. И мы знаем их все.

Мы не задержались в Солбис-Коуве: отплыли задолго до полудня и обошли банки острова Пасс далеко стороной. «Голубого Ириса» мы не повстречали. Предположительно он все еще бдел над утопленным грузом, точно наседка, ревниво оберегающая гнездо, в котором все яйца — болтуны.

Поведение «Ишь, ты!» во время этого плавания было образцовым. Она выполняла все, чего мы у нее просили, и не устраивала никаких сомнительных сюрпризов. Конечно, она по-прежнему текла, но мы уже к этому привыкли, а часы у насоса настолько вошли нам в кровь, что мы могли бы качать и во сне. Наконец-то она вроде бы приготовилась к настоящему плаванию — но слишком поздно. Майк и так задержался и, открыв столько библиотечных филиалов на ньюфаундлендском побережье, сколько позволили обстоятельства, должен был с неохотой попрощаться и вернуться в Сент-Джонс.

Я провел еще неделю в Сен-Пьере, играя с мыслью взять в помощники Пауло или Тео и сплавать в Карибское море, но начался сезон ураганов, и когда в следующем шторме на банке Сен-Пьера погибли два больших рыболовных судна, меня удалось убедить, что океанское плавание следует отложить до следующего года.

Решив, что «Ишь, ты!» разумнее всего будет перезимовать в Сен-Пьере, я договорился с Тео, Пауло и Мартином, что они будут за ней присматривать — мне казалось, что трое крестных отцов будут заботиться о ней втрое лучше одного. Я поручил им втащить ее повыше на слип и принять все нужные меры, чтобы ее можно было без хлопот спустить на воду весной. После чего я вернулся на материк к обычной зимней рутине, поддерживаемый мечтами о будущем лете.

Но теперь Джек Макклелланд не разделял мои мечты. Слухи о закидонах «Ишь, ты!» достигли ушей его деловых партнеров, а также членов его семьи, а ни те ни другие не считали, что способны без него обойтись.

— Если бы мне было по карману учетверить мою страховку, — печально объяснил Джек, — думаю, никто не стал бы особенно возражать против того, чтобы я отправился с тобой. Но взноса, которого требует мой агент, мне взять неоткуда. Он говорит, что взнос был бы много меньше, если бы я собрался слетать на Луну в ракете янки.

Я не был так уж огорчен. Как ни восхищался я Джеком, мое восхищение девушкой, которая недолгое время была членом моей команды в Сен-Пьере, было еще больше. Открытие, что Клэр сможет — и хочет! — отправиться в плавание со мной следующим летом, заметно смягчило разочарование, вызванное дезертирством Джека.

Зимой я не получал никаких известий об «Ишь, ты!», но это меня не тревожило, так как никто из моих сен-пьерских друзей не был любителем писать письма. Однако в мае я получил каблограмму от Мартина, довольно-таки неясную. Из нее вроде бы следовало, что случилось небольшое происшествие, и «Ишь, ты!» в результате «проткнулась», но «пострадала не очень», и, насколько я понял, отремонтировать ее труда не составит. Я догадался, что при спуске на воду произошла небольшая поломка. Полностью полагаясь на своих трех друзей, я в ответной каблограмме распорядился немедленно произвести необходимую починку и — какая непростительная глупость! — заверил Мартина, что шхуна прилично застрахована.

В середине июня я отправился на восток. Постанывающий старый самолет высадил меня после толчка, перебалтывающего все внутренности, на коровьем пастбище под Сен-Пьером.