А. Марченко - Диктатор

— Но в таком случае пусть бравые опричники Ежова их и вылавливают,— воспользовавшись тем, что Сталин сделал небольшую паузу, сказал Тимофей Евлампиевич.— А они волокут под нож гильотины свой собственный народ.

— Вы не диалектик,— заключил Сталин,— Шпионы, диверсанты, вредители и убийцы проникли во все поры нашего общества. Их сила состоит в том, что они обладают партийным билетом. Их сила состоит в том, что партийный билет дает им политическое доверие, открывает им доступ во все наши учреждения и организации. Их преимущество состоит в том, что, имея партийные билеты и прикидываясь друзьями советской власти, они обманывают наших людей политически, злоупотребляют доверием, вредят втихомолку и открывают наши государственные секреты врагам Советского Союза.

— Но в таком случае никому нельзя верить! — воскликнул Тимофей Евлампиевич.— Так же можно будет пересажать всю партию! И неужели в партии все поголовно ослепли, что не видят, кто друг, а кто враг?

— Очень хороший вопрос,— одобрил Сталин.— Все дело в том, что в партии слишком много людей, заболевших идиотской болезнью — благодушием. Большие успехи и большие достижения, как это ни странно, порождают беспечность, самодовольство, чрезмерную самоуверенность, зазнайство, хвастовство. Вы не можете отрицать, что за последнее время хвастунов у нас развелось видимо-невидимо. Неудивительно, что в этой обстановке создаются настроения бахвальства, настроения парадных манифестаций наших успехов, создаются настроения недооценки сил наших врагов, настроения переоценки своих сил, и, как следствие всего этого,— появляется политическая слепота.

— Иосиф Виссарионович,— взмолился Тимофей Евлампиевич,— к кому же вы апеллируете? Ведь вы сами прежде всего через прессу и радио поощряете эти настроения парадных манифестаций наших успехов! Я часто говорю своему сыну, что они там, в «Правде»,— не журналисты, а барабанщики!

— И вы абсолютно правы! — поддержал его Сталин,— Вся эта политическая слепота начинается с газетных полос. Капиталистическое окружение? Да это же, по их мнению, чепуха! Какое значение может иметь какое-то капиталистическое окружение, если мы выполняем и перевыполняем наши хозяйственные планы? Борьба с троцкистами? Все это пустяки! Какое значение могут иметь все эти мелочи, когда мы выполняем и перевыполняем наши хозяйственные планы? Партийный устав, выборность парторганов, отчетность партийных руководителей перед партийной массой? Да есть ли во всем этом нужда? Стоит ли вообще возиться с этими мелочами, если хозяйство у нас растет, а материальное положение рабочих и крестьян все более и более улучшается. Пустяки все это! Планы перевыполняем, партия у нас неплохая, ЦК партии тоже неплохой,— какого рожна нам еще нужно? Странные люди сидят там в Москве, в ЦК партии: выдумывают какие-то вопросы, толкуют о каком-то вредительстве, сами не спят, другим спать не дают.

Лицо Сталина вдруг полыхнуло злобой.

— Троцкисты превратились из политического течения в безыдейную банду вредителей, диверсантов, шпионов, убийц, работающих по найму у иностранных разведывательных органов! — Голос Сталина непривычно зазвенел от напряжения.— И не надо нам адвокатов, защищающих этих бандитов!

Едва Сталин закончил эту гневную тираду, как на пороге возник Поскребышев.

— Товарищ Сталин.— Поскребышев всегда отличался тем, что говорил и о хорошем и о плохом совершенно бесстрастно, как человек, который одинаково бесстрастно ведет себя и на свадьбе и на похоронах. Впрочем, в его бесстрастности все же ощущалась примесь подобострастности,— Товарищ Ежов прибыл.

— Удивительно,— в глазах Сталина, устремленных на дверь, вспыхнули злые желтоватые огоньки.

Тимофей Евлампиевич был немало удивлен, увидев Ежова: его в полном смысле слова нельзя было даже и назвать взрослым мужчиной. Скорее, это был подросток, уже успевший окунуться в бурную жизнь и уже повидавший виды. В глазах его, преданно устремленных на Сталина, светилось какое-то причудливое сочетание детской наивной открытости с затаенным сладострастием человека, способного на жестокость. Форма генерального комиссара государственной безопасности сидела на нем театрально-помпезно. Маленькое худощавое лицо со впалыми щеками и огромными оттопыренными ушами дополняло картину полного несообразия этой почти карикатурной человеческой фигуры с тем положением, которое он занимал в государстве.

«Карлик, настоящий карлик,— с брезгливостью подумал Тимофей Евлампиевич.— И как это Сталин не стесняется, когда Ежов идет рядом с ним? Или его радует, что на таком невзрачном фоне сам он кажется гигантом? А может, на этом посту и нужны такие карлики? Не может быть, чтобы и этот не страдал комплексом неполноценности».

— Товарищ Ежов,— как сквозь туман услышал он голос Сталина,— доколе вы будете испытывать наше терпение? Оно не безгранично.

— Товарищ Сталин,— Голос Ежова звучал по-женски визгливо, на лице, схожем с маской, отобразилось что-то вроде мольбы и умиления.— Как только мне сообщили о вашем вызове, я немедленно прибыл.

— Вы, товарищ Ежов, вероятно, всерьез рассчитываете на то, что мы создадим в стране еще один наркомат — наркомат по розыску наркомвнудела товарища Ежова? Не рассчитывайте, это очень дорого обойдется государству.— Злая ирония искрилась в глазах Сталина.— Если еще раз заставите нас вести подобные поиски — можете не являться, а приступать к сдаче дел другому наркому, который, не в пример вам, будет ценить доверие нашей партии.

— Простите, товарищ Сталин! — взмолился Ежов, ставший похожим на школьника, желающего разжалобить своего учителя.

— Садитесь и слушайте,— пробурчал Сталин, не придавая его просьбе ровно никакого значения.— Ваши сотрудники арестовали гражданку Казинскую Ларису Степановну, она же по мужу — Грач. Какие основания были у них для применения такой строгой меры?

Прежде чем ответить, Ежов удивленно и недоверчиво взглянул на Тимофея Евлампиевича.

— Вы не готовы доложить? — нетерпеливо спросил Сталин.— Может быть, вас подводит память?

— Нет, не подводит, товарищ Сталин,— Ежов начал отвечать бойко и уверенно,— Гражданка Казинская арестована по подозрению в подготовке к осуществлению террористического акта на Красной площади во время первомайской демонстрации.

— Это мы знаем и без вас,— перебил его Сталин,— Я спрашиваю, подтвердились ли эти подозрения?

— Так точно, товарищ Сталин! Она была вооружена револьвером системы «Наган» и, поравнявшись с правительственной трибуной, выхватила его из сумочки, намереваясь открыть стрельбу. Однако преступные замыслы террористки были сорваны благодаря высокой революционной бдительности чекистов. Ведется следствие, которое я держу под своим личным неусыпным контролем.