А. Марченко - Диктатор

— В его речи хоть раз упоминается Советский Союз? — нетерпеливо перебил Поскребышева Сталин.

— Он упоминает не Советский Союз, а Россию, товарищ Сталин. Как раз я дошел до этого места. Цитирую: «Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы…»

— Это уже более существенно, хотя слишком туманно. Что он собирается делать конкретно сегодня, завтра, в ближайшем будущем? — Сталин бросал эти вопросы в телефонную трубку, будто всерьез был уверен в том, что Поскребышев способен ответить ему в то время, как сам Черчилль еще не готов был на них ответить.

— Товарищ Сталин, осталось всего два абзаца. Разрешите зачитать?

— Какой смысл? Впрочем, читай.

— «Гитлер хочет уничтожить русскую державу потому, что в случае успеха надеется отозвать с Востока главные силы своей армии и авиации и бросить их на наш остров, который, как ему известно, он должен завоевать, или же ему придется понести кару за свои преступления. Его вторжение в Россию — это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова».

— Тут он прав,— подытожил Сталин.— Ему ничего не остается, как помогать нам.

Это было первое радостное чувство, прорвавшееся в душу Сталина за все эти два черных, проклятых дня.

— «Поэтому опасность, угрожающая России,— читал уже с подъемом Поскребышев,-это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом,— это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара». Все, товарищ Сталин.

— Что у тебя еще?

— В обзоре печати английского радио говорится, что о вторжении Гитлера в Россию Черчилль узнал в своей загородной резиденции в Чекерсе. Радио сообщает, что Черчилль весь день работал над своим заявлением. Начал готовить речь в одиннадцать часов утра, сразу же после завтрака…

— Не забивай мне голову чепухой! — резко прервал его Сталин.— Я спрашиваю о серьезных вещах.

На столе у Поскребышева лежала еще одна запись радиоперехвата, но он не решался прочитать ее Сталину.

— Не вздумай что-либо скрывать от меня,— с угрозой сказал Сталин, и Поскребышев вздрогнул: неужели вождь ясновидящий?

— Есть еще одна выдержка клеветнического характера,— растерянно произнес Поскребышев.

— Давай!

— Черчилль якобы заявил в одной из неофициальных бесед, что «мы всегда ненавидели их безнравственный режим, и если бы германский зверь не нанес им удара, они равнодушно наблюдали бы, как нас уничтожают, и с радостью разделили бы с Гитлером нашу империю на Востоке». Конец цитаты, товарищ Сталин.

— Достаточно,— нахмурился Сталин, никак не прокомментировав этот изыск Черчилля.— Скажите Жукову, чтобы позвонил мне и доложил обстановку на западной границе.

— Слушаюсь. Товарищ Сталин, есть еще одна любопытная…

— Читать не надо. Изложи сжато своими словами.

— Товарищ Сталин, смысл таков. Когда Черчилля спросили, как он может рисковать, решив помогать коммунистической России, он ответил, что если бы Гитлер напал на самого дьявола, то и в таком случае он, Черчилль, заключил бы союз с этим дьяволом против Гитлера, так как Гитлер страшнее самого дьявола.

— Не умеешь коротко излагать, товарищ Поскребышев,— усмехнулся Сталин.— А смысл в том, что Черчилль больше всего боится, что его самого Гитлер схватит за жопу.

Поскребышев хотел было смехом оценить веселую шутку вождя, но тот уже положил трубку.

После ареста Ларисы Тимофей Евлампиевич забрал внучку к себе в Старую Рузу, там же проводил свои отпуска и Андрей. Иногда дедушка с Женей наведывались в Москву, и тогда девочка попадала под покровительство Берты Борисовны, которая полюбила ее, как свою родную дочь. По молчаливому уговору никто не открывал тайны о Ларисе, и потому Женя жила и росла с убеждением, что мама ее уехала в длительную командировку за границу и что она не сможет вернуться домой, пока не справится со всеми своими делами. К приезду дочери Андрей сочинял коротенькие письма, якобы присланные мамой; это было схоже с сочинением сказок, но, как и всякий ребенок, Женя пока еще верила в эти сказки и даже гордилась своей мамой, которая, как внушил ей отец, выполняет важное задание правительства.

На новую квартиру Андрей так и не переехал. После того как забрали Ларису, у него отпало всякое желание менять привычный образ жизни, ему казалось, что с переездом оборвется всякая связь с ней. Здесь же, в старой, пусть тесной комнате, он как бы продолжал жить со своей Ларисой, мысленно ее представляя себе и мысленно же беседуя с ней. И потому Андрей даже обрадовался, когда Мехлис предложил ему сдать ордер; мотивируя это тем, что теперь, когда у него сложилась новая жизненная ситуация, расширение жилплощади было ему уже «не положено». В беседах с ним Мехлис не затрагивал вопроса об аресте жены, будто ее и не существовало вовсе и будто то, что произошло,— явление совершенно обыденное, естественное и вполне укладывается в обычный, нормальный порядок вещей. Сослуживцы стали в обращении с Андреем более сдержанными, от них веяло холодком, и они старались не переступать той черты, за которой кончались дела служебные и начинались дела личные.

Андрей в одночасье потерял друзей. Исключение составляли лишь Миша Кольцов и Саша Фадеев, но Кольцов вскоре улетел в Испанию, а Фадеев был чертовски занят в Союзе писателей, маялся со своим «Последним из удэге» да к тому же женился на молодой драматической актрисе Ангелине Степановой, и ему стало не до встреч с друзьями.

Однажды Андрею пришлось поехать в Переделкино на дачу к Фадееву, чтобы заказать ему для «Правды» статью. Он без труда разыскал его дом, вокруг которого не оказалось никакого забора, долго звал хозяина, не решаясь взойти на крыльцо, но никто не отозвался.

— Вы Фадеева? — не скрывая любопытства, спросил его пожилой невысокий человек, проходивший, прихрамывая, мимо с суковатой палкой в руке. И, услышав утвердительный ответ, сказал: — Он может быть только в трех местах: или в Москве, или у забегаловки, вы обратили внимание на этакую голубую скворечню возле моста? Или, скорее всего, на пруду, здесь недалече, он же большой любитель порыбачить.

Андрей поблагодарил, тут же отправился на пруд и вскоре увидел, что по тропинке навстречу ему идет Фадеев — высокий, худой, длинношеий, в одних трусах, а на плече, как у заправского рыболова, покачивается в такт его пружинистым шагам длинное удилище. Еще издали заметив Андрея, он приветливо взмахнул рукой: было видно, что он рад его неожиданному появлению.