А. Марченко - Диктатор

— И все это действительно происходило на Тверской? — недоверчиво поинтересовалась Лариса.

— А вы сомневаетесь? — Стекла очков сверкнули так, что Лариса даже прикрыла ладошкой глаза.— Да, Сталин — загадка.— По тому, что он ушел от прямого ответа, Лариса заподозрила, что все это интервью он придумал тут же, за столиком, экспромтом. Слишком уж отшлифованными были ответы, будто он читал их по бумажке — Буржуазии он непонятен. Она не перестает обзывать его диктатором.

— Диктатором? — удивленно переспросил Андрей.

— Именно. Мы же начисто это отвергаем. И повторяем: Сталина нельзя понять без его окружения, без класса и партии, его выдвинувших. Без сочетания задач и целей, за которые они все вместе борются.

— А если поконкретнее? — Лариса уже «завелась».

— Пожалуйста. Сталин — загадка, в этом нет сомнения. Так же, как любимые его идеи, за которые он дрался все эти годы. Социализм в одной стране. Это — Сталин. Это покруче, чем подвиг Геракла. Или Прометея. А реконструкция? А пятилетка? А колхозы? А самокритика? Это все — Сталин. И разве все это — не загадка? Да, это загадка, но только не для нас. А, скажем, для крупного западного политика. А для секретаря цеховой партячейки Сталин понятен и прост.

— Прост, как правда,— Андрей процитировал слова Горького, которыми тот характеризовал Ленина.

— Да, он хитроумный, жестокий, воинственный и мудрый, но не как некий властелин. Он — по мандату рабочего класса.

«Как преображается человек! — подумала Лариса.— Только что был веселый, остроумный, сыпал шутками, но стоило ему заговорить о Сталине, как он стал таким занудливым и прямолинейным!»

— Бьюсь об заклад,— не без ехидства сказала Лариса,— что все, что вы только что прорепетировали перед нами, ваш сегодняшний тост на юбилейном вечере.

— А если вы не угадали?

— Тогда вариант такой: тезисы вашей статьи в ближайшем номере «Правды».

Хитровато улыбаясь и немигающе глядя на нее, Кольцов порывисто встал со стула.

— Старик, да это же рентген, а не женщина! Провидица! Мы пропали! У нас будет веселая житуха! От твоей женушки никуда не скроешься! А сейчас, извините, я должен со скоростью гончей мчаться на прием. Льщу себя надеждой на скорую встречу! Только впредь не разоблачайте меня с таким упоением!

И, церемонно раскланявшись, он, ловко огибая ресторанные столики, поспешил к выходу.

— Тебе понравился его ответ? — спросила Лариса у Андрея, когда они остались вдвоем.— Судя по твоим репликам, понравился. Или ты подыгрывал?

Щеки Андрея, и без того раскрасневшиеся от выпитого коньяка, стали совершенно пунцовыми.

— Ты сомневаешься в моей искренности? — В его голосе слышалась обида.— Я никогда не меняю своих убеждений. Даже под дулом пистолета.— И, почувствовав, что слишком круто повел разговор, уже мягче и спокойнее продолжил: — Кажется, политика начинает мешать нам. Тогда к чертям эту опасную и вероломную даму! А то мы ведем себя так, будто никогда и не разлучались!

— Я так ждала этих слов! — обрадовалась Лариса.— А то я, дуреха, совсем очумела.

За то время, которое они провели в ресторане, вьюга успела намести еще больше снега. Улицы занесло снежными барханами, и возница, ежеминутно чертыхаясь, помчал их в Лялин переулок. Им пришлось вцепиться руками в стенки сиденья, чтобы на ухабах не вылететь из саней.

Далеко за полночь они добрались домой, поднялись по темной глухой лестнице на второй этаж. Андрей долго возился с замком. Наконец открыл входную дверь. В общем коридоре пахло жареной рыбой и кислыми щами. Соседи по коммуналке уже спали. Он провел Ларису в свою, а теперь, как он был убежден, в их комнату и щелкнул выключателем. Старинная бронзовая люстра осветила комнату, формой своей похожую на пенал, — длинную и узкую, с единственным, но большим окном, обращенным в сторону переулка. У окна разместился письменный стол с кипами газет и гранок, у одной стены — старый шкаф с книгами, у другой — кожаный диван. Возле двери примостилась вешалка. Над дверью висел черный диск репродуктора, но радио уже молчало.

Лариса подошла к висевшей над диваном картине. Это была плохонькая копия врубелевского «Демона».

— Значит, здесь и обитает печальный демон, дух изгнанья?

— Неужто моя обитель напоминает тебе пещеру?

— Роскошная комната — для холостяка. А если для семьи — нужны женские руки.

— Теперь они у меня есть,— он взял ее озябшие ладони в свои.— Спать пока придется на диване. А завтра купим кровать.

— Зачем? Для нашего второго медового месяца годится и диван. К тому же у тебя на полу шикарный персидский ковер. Ты богат, как Савва Мамонтов!

Они сели рядышком на диване.

— В Котляревской было лучше? — спросил Андрей.

— Там было просторнее. И рядом мама, которую я очень люблю. Но там не было тебя.

— Со мной лучше?

Она не ответила, прижалась к нему и разревелась, как девчонка.

Андрей поцеловал ее мокрые, соленые щеки и осторожно, бережно, будто с незнакомой женщиной, боясь показаться грубым и настырным, начал снимать с нее платье, кружевную комбинацию, расстегнул лифчик, приник к жарко, часто вздымавшейся груди. Медленно опустил ее на прохладные простыни. Поспешно разделся сам и погасил свет…

Если бы ему когда-либо сказали, что человек может забыть обо всем, что происходит на земле, забыть о восходе солнца, о лунном сиянии, о войнах, землетрясениях, смерчах, наводнениях, извержениях вулканов,— он не поверил бы в это. А сейчас, слившись с Ларисой, превратившись с ней в единое целое,— верил.

Если бы ему сказали, что бывает в жизни и такое, когда человек не ощущает ни времени, ни пространства, ни самого себя, а ощущает только потрясающее душу родство с женщиной, он не поверил бы в это. А сейчас — верил…

Если бы его убеждали в том, что бывают мгновения, когда человек способен забыть страну, в которой живет, своих друзей, мать, отца, детей, не помнить, какой сейчас год, день, даже какой век, не знать, что сейчас за окном — злая вьюга или добрый грибной дождь,— он не поверил бы. А сейчас — верил…

И он с особой силой почувствовал, что все, что было до этих минут,— все это была не жизнь, а лишь прелюдия к ней, что все эти годы разлуки с Ларисой прошли бесцельно и бездарно. Теперь же все будет по-другому, теперь его звезда не погаснет никогда…

Он и сейчас, когда Лариса вся, до единой своей клеточки, была в его власти, все еще не верил в чудо.

Утром, открыв глаза, Андрей не сразу понял, где он и что с ним. И, только почувствовав на своем плече теплую щеку еще спящей Ларисы, радостно и победно улыбнулся. Да, чудо свершилось-таки, свершилось окончательно и бесповоротно. Это чудо будет с ним отныне всю жизнь.

Осторожно, чтобы не потревожить Ларису, он встал с дивана, подивившись, как это они сумели уместиться вдвоем на таком узком ложе. Сунул ноги в тапочки, накинул махровый халат, взглянул на часы. Стрелки показывали уже двенадцатый час. «Знатно же мы поспали!» Зевая и потягиваясь, он отправился на кухню. Сейчас приготовит завтрак, принесет его на подносе в комнату и будет ждать той желанной минуты, когда его богиня откроет зацелованные глаза.