А. Марченко - Диктатор

— Он предполагал! — бешенство Сталина перехлестнуло через край.— Как ты смеешь что-то там предполагать, паршивый аптекарь! Если бы не товарищ Сталин, сидеть бы тебе в провинциальной захолустной аптеке до скончания века со своими склянками и пузырьками да спекулировать презервативами! Что ты там такое предположил? Что ты там мог думать? Да твое место в психушке! Захлопни свою мерзкую пасть, иначе мы тебя раздавим как слизняка!

— Простите, товарищ Сталин… Вы меня не так поняли… Я хотел сказать…

— Ты что, принимаешь товарища Сталина за идиота? Хватит трепаться! На твоем посту нужно действовать, и действовать так, словно ты лишился языка. Готовься к поездке в Ленинград, и если ты и там будешь заниматься пустой болтовней, а не нужным нам делом… Заруби себе на своем поганом носу: Мироныч был мой лучший друг, и не просто друг, а брат любимый!

Ягода слегка очнулся от оцепенения.

— Товарищ Сталин, клянусь, убийцы товарища Кирова будут разоблачены и не уйдут от заслуженной кары! — со всхлипом вытолкнул из онемевшей глотки Ягода.

— Я сыт по горло всякими заверениями и клятвами,— уже спокойно и как-то расслабленно процедил Сталин и резко махнул рукой, в которой дымилась трубка, как бы изгоняя Ягоду из своего кабинета, как изгоняют какой-нибудь надоедливый зловещий призрак.

«Как же так? Как же так? — Мозг Ягоды, покинувшего сталинскую дачу и мчавшегося в машине морозной ночью в Москву, на Лубянку, сверлила одна и та же навязчивая мысль.— Ведь тогда, в беседе с Молотовым, он же ясно дал понять! Куда уж яснее… Сам же небось до смерти рад, что избавился от самого опасного конкурента, так нет же, еще и ломает комедию! Да если бы не мои люди в счетной комиссии съезда, мы бы с твоим дорогим Миронычем, «братом любимым», устроили бы тебе веселую житуху, уж в этом можешь не сомневаться! Мы показали бы тебе «великого вождя всех времен и народов»! Ишь ты, «дорогой Мироныч»! — Ягода презрительно хмыкнул так громко, что шофер даже вздрогнул.— Подумаешь, Мироныч! Да таких Миронычей в России хоть пруд пруди! А из-за этого Мироныча, того и гляди, пулю в лоб схлопочешь…— Поток этих мыслей вдруг иссяк.— А может, он и в самом деле и не собирался убирать своего друга и ты его не так понял? Может, речь шла просто-напросто о том, чтобы вытолкнуть этого «любимца партии» из Политбюро? — Эта внезапная догадка обожгла Ягоду.— В таком случае тебе и вовсе несдобровать».

Ягоду все еще трясло, голова гудела, словно ее измолотили чем-то тяжелым. Сейчас он горько раскаивался в том, что судьба занесла его в эти Богом проклятые «компетентные органы», сделав его новоявленным Малютой Скуратовым. Даже высокий пост, к которому он так жадно стремился, подкупая одних, умертвляя других, сейчас показался ему постылым и ненавистным. Уж лучше бы и впрямь сидел сейчас в какой-нибудь аптеке, отсчитывал пилюли и расфасовывал порошки. Ну и что из того, что спекулировал бы презервативами, как изволил выразиться гений человечества? И спекулировал бы, коль ты, рулевой социализма, воздвигаешь десятки заводов-гигантов, желая завалить страну металлом и станками, и не удосужился позаботиться о достаточном количестве противозачаточных средств для широких народных масс, которые производит единственное кустарное предприятие в подмосковной Баковке. Сейчас Ягода особенно явственно понял, что пост, который он занимает, неизбежно таит в себе потенциальную погибель: правитель, уничтожив своих противников руками таких исполнителей, как он, Ягода, непременно отправит их на тот свет вслед за жертвами. Какому диктатору нужны столь осведомленные работники, посвященные в тайное тайных? Такие свидетели крайне опасны.

С ужасом думая о неминуемой расплате, Ягода пытался найти выход, перебирая в уме множество вариантов спасения и тут же отвергая их, как совершенно несбыточные и нереальные. В самом деле, что бы он мог предпринять? Убежать за границу, воспользовавшись какой-нибудь поездкой? (Откуда ему было знать, что в тридцать восьмом, когда за ним придут с ордером на арест, по Москве пойдут слухи о том, что чекисты схватили его прямо на аэродроме с чемоданом золота в тот момент, когда он собирался улизнуть за рубеж?) Однако Ягода хорошо понимал, что за рубежом, разумеется, его никто не ждет, никому там он не нужен, более того, он сразу же попадет там в атмосферу всеобщего презрения, ибо в иностранной прессе его изображают не иначе как самого отъявленного палача и садиста. А главное — рука Сталина достанет его повсюду, где бы он ни попытался укрыться, как это уже не раз бывало с перебежчиками. Попроситься, пока не поздно, в отставку? Предположим, Сталин удовлетворит его просьбу, но все равно же в живых не оставит. Покончить с собой? Но добровольно он никогда не расстанется с жизнью, которую он так любит и которая дарит ему столько наслаждений.

Конечно же теперь, после того как ему намылил шею Сталин, жить ему остается недолго, особенно если он не найдет убийц Кирова, именно тех, кого сам вождь считает убийцами, или же поведет следствие не по тому пути, который выгоден Хозяину.

В эти минуты Ягода, конечно, не мог и мечтать о том, что не пройдет и года, как Сталин присвоит ему, «поганому фармацевтишке», звание генерального комиссара государственной безопасности, что приравнивалось к званию маршала. Именно его именем, именем Ягоды, будет названа высшая школа НКВД, трудовая коммуна в Болшеве и даже мост через реку Тунгуска! И все это в награду за то, что он расследовал обстоятельства убийства Кирова в точном соответствии с желаниями самого Сталина…

На Лубянке Ягода прошел к подъезду со стороны площади, через который имел право проходить только он, его заместители и наиболее приближенные к нему члены коллегии. Не взглянув на застывшего у лифта охранника, он поднялся на третий этаж, в свой служебный кабинет. Сонный дежурный помощник в приемной, увидев внезапно возникшего на пороге Ягоду, вскочил как ошпаренный. Ягода едва не оттолкнул его от себя властной рукой, не стал выслушивать рапорт.

Пройдя в кабинет, Ягода стремительно снял шинель и, усевшись за стол, переключил на себя все телефоны и тут же нажал на потайную кнопку. Не прошло и пяти минут, как дверь открылась, и в кабинет вплыла полногрудая дежурная буфетчица с подносом в вытянутых руках. Идя к столу, она намеренно дразняще покачивала мощными бедрами, от одного вида которых Ягода плотоядно облизнул сухие губы и напрочь забыл о разносе, который ему учинил Сталин.

— Здравствуйте, товарищ нарком,— ласкающим слух тоном пропела буфетчица.

— Здравствуй, Тимоша,— судорожно ответил Ягода.

— Ой, да я же не Тимоша…— зарделась буфетчица.

— А кто же ты?

— Я — Фрося.