Антон Дубинин - Испытание

— Благодарю, Добрый Человек. Да поможет тебе Господь.

— Да, благородный господин. Было такое дело.

Кретьен дернулся так, что даже слегка расплескал вино.

— Что?.. Говори подробней!..

Но трактирщик, посапывая, уже устремился за тряпкой — вытереть со стола. Со слугами здесь, кажется, дело обстояло негусто.

Шел пятый день с тех пор, как Кретьен, пользуясь своей громкой поэтической славой, заявился в замок графа Жервэ Неверского — заявился, только чтобы в тот же день его покинуть. Вести оказались ужасны. Бедняга злосчастный аббат святой Магдалены, свержение коего было уже близко, пожаловался королю и даже, кажется, Папе (или насчет Папы придумал донельзя смущенный граф, желая оправдать свое дальнейшее поведение?) Графу заплатили, и он, осознав тлетворное влияние ересей на католическую душу, отказался от своих пагубных намерений — он же почти согласился у себя в Везеле признать независимую общину с политическим устройством Юга… Гуго де Сен-Пьера, главного пособника еретиков, у которого они устраивали свои богомерзкие сходки, обличили, большинство еретиков, неверцев по происхождению, за один день быстро рассовали по тюрьмам, ожидая августейшего решения. А двоим зачинщикам, южанам-Облаченным, тем, кто принес сию пагубную заразу в чистые земли севера, удалось, к большому сожалению, ускользнуть.

Кретьен едва удержался, чтобы не врезать смущенному графу по физиономии. «Понимаете, господин мой, — говорил тот стеснительно, разглядывая свой кубок со светло-золотистым вином, как интереснейшую вещь на свете, — и в самом деле, меня словно околдовали, а тут у меня прямо-таки раскрылись глаза! Эти еретики, они еще и не такое могут. Вот наш капеллан говорит — с ними вообще не подобает беседовать честному христианину: стоит поговорить с ихним, извините за выражение, священником — и хлоп, оглянуться не успеешь, как ты у них в руках… Вот на юге у них, в Лангедоке, сидит такой Селлерье или Оливье — так это, говорят, вообще не человек, а сущий дьявол! Обольщает души просто-таки единым взглядом, нет на него Папской власти, на проклятого.»

(Сколько ж тебе дали, сколько ж тебе сунул этот несчастный аббат, тоскливо думал Кретьен, прижимаясь спиной к спинке высокого стула. Они с графом коротали досуг в ожидании трапезы за легким вином и шахматной партией, и граф теперь, хитро улыбнувшись, передвинул белую костяную пешку на клетку вперед. Верно, задумал какую-то каверзу.)

Бывает так, что аббаты в графстве богаче дворян. Бывает так, что и сам граф занимает деньги у прелатов, расположившихся на его земле… Особенно если эти священники из таких, о коих говорил Этьен — которые молятся не Господу, а скорее своему кошельку, и с собственных крестьян, братьев во Христе, готовы содрать три шкуры в счет налога…

— Угроза вашей ладье, мессир Кретьен.

— А? Что? Ладье?… А, ладье…

Кретьен рассеянно передвинул ладью с битого поля, и граф, продолжая хитро улыбаться, взял слоном его коня. Фигурки красивые, одни — костяные, другие — красного дерева. Кретьен играл красными. Следующим ходом придется пожертвовать пешкой. Маленькой деревянной пешкой, пехотинцем, которыми всегда жертвуют. Ради успеха всей игры. А маленькие темные пешки, которые так легко умирают, иной судьбы и не ждут. Не стать тебе новой королевой, пешечка, конец тебе пришел…

Странно: мир рушится, небосвод роняет первые звезды — только днем не видно, светло — а он сидит себе у окна в маленьком покое и безмятежно играет в шахматы. А хорошо играет этот длинноусый неверский граф!.. Он — стратег, разумно и обдуманно идет на небольшие жертвы. Интересно, сколько же ему заплатили, во сколько нынче ценится голова Этьена Арни, сына блудницы, духовного сына сущего дьявола Оливье?..

— Беру пешку, мессир Кретьен.

— Да, я знаю.

…Маленькая, темная, круглоголовая. Пешка похожа на маленького черного катара. На послушника. Или Облаченного.

— Вам мат, мессир Кретьен.

— Мат? Да, уже?.. (Раньше я хорошо играл…) — И вдруг, пораженный внезапной четкой мыслью среди сплошной расплывчатости, Кретьен уставился на победителя через шахматный стол, вытаращив свои пронзительно-светлые глаза:

— Послушайте, мессир… Это вы их предупредили? Вы… помогли им бежать?..

Граф Жервэ в замешательстве толкнул локтем столик, фигурки зашатались, белый костяной король со стуком упал на бок. Красный продолжал стоять — длинный, деревянный, худой. Темный шахматный король — это Оливье.

— К-кому, мессир?.. Я?… Да… Как же можно так обо мне подумать?..

— Вы, — уверенно и негромко сказал Кретьен, одним движением выливая в рот свой кубок вина. — Не беспокойтесь, монсеньор, никому я не скажу. И вообще, мне пора ехать. Вы, конечно, не знаете, где они скрываются?

— Не знаю. Скорее всего, в пределах графства, они же пешие, а кто им теперь продаст лошадей?.. Аббат их ищет, и с ним — королевские солдаты, а кроме того — несколько моих… Вряд ли еретики успели уйти далеко.

— Да, вряд ли. Господь еретиков карает.

— Истинно так, господин Кретьен, истинно так.

— Так я вас покидаю, мой сир. Жаль, что не пришлось разделить с вами трапезу.

— Жаль и мне. Знакомство с вами зачтется мне за честь. Мне недавно привезли список «Ланселота».

(Да?.. Значит, Годфруа все-таки дописал. Хорошо, я рад. Посмотреть бы… Наверняка насовал в целомудренный текст о служении Даме своих любимых смачных сцен, от которых и рутьер покраснеет… Странно: мир рушится, а я думаю о каком-то Годфруа.)

— Так я отбываю, мой сир. Всего вам хорошего, помоги вам Господь. И, кстати… вы очень хорошо играете в шахматы.

…Пятидневная погоня по следу Этьена довела Кретьена до состояния полного душевного истощенья. Он спал за все это время часа по три в сутки, на каждый птичий крик его пробирала дрожь, под глазами лежали тени не хуже, чем у какого-нибудь катара. Подбородок потемнел от щетины. Вид — как у рутьера, наверное. Или как у файдита -ненавистного, который только и ищет, кого бы за деньги пришибить… Неудивительно, что честный трудяга-трактирщик мечется перед ним, как тень, и ежится от его тяжелого взгляда, как грешник на угольях. Странно, кстати, что он не толстый, как большинство представителей его профессии, а худой, маленький, вертлявый, с длинным носом… Впрочем, мелкое телосложение помогало ему суетиться за троих.

— Эй, как тебя там… трактирщик!

— Жакоб, мессир.

— Жакоб, поди сюда, не бегай ты, ради всего святого…

— Но вино, мессир… Вы пролить изволили… Прикажете еще подать?..

— К черту вино, — Кретьен нетерпеливо взмахнул рукой, опрокинув не до конца еще опустевшую бутылку. Жакоб ловко подхватил ее в полете. — Говори по делу. Про еретиков, двоих. Что знаешь? Здесь они?