Антон Дубинин - Рыцарь Бодуэн и его семья

Нарушитель моего печального уединения, сначала так меня раздраживший, при ближайшем рассмотрении оказался девочкой. Существом столь небывалым в нашем доме, что я поначалу принял ее за случайно забежавшую дочку какой-нибудь деревенской служанки или прачки и попытался грубо изгнать. Из темного угла светлая фигурка с двумя веревочками косиц на плечах выглядела невнятно.

— Уходи-ка, девчонка, — окрысился я. — Это уж моя забота, что я тут делаю, я ведь сеньоров сын.

— Подумаешь, — фыркнула беленькая. — Тоже мне, сеньоров сын, сидит в углу и ревет, как женщина! Я-то, между прочим, еще поблагороднее тебя буду, так что не смей меня гнать, дурак.

— Я дурак?

— А кто ж еще! Его куртуазно и вежливо спрашивает дама, чего он плачет, а он засел в щели и лает, как собака из будки!

— Сама ты дура, — неуверенно сказал я. Я уже догадался, кто к нам пожаловал — ожидали со дня на день, думали даже, до отъезда брата успеет — легендарная девица де Туротт, Эдова невеста. За своим мелким горем я было забыл о приближении большой беды: к нам едет девчонка, призванная окончательно отнять у меня моего единственного брата.

Но ругаться я все равно не умел — отец, несмотря на жестокость обращения, хорошо воспитал меня, и всякий раз, говоря бранное слово, я тут же пугался скорого наказания. Так что и в суровом воспитателе есть свой толк, если подумать хорошенько.

Я сказал бранное слово — и тут же испугался. Сейчас она закричит на меня и побежит прочь, к отцу с доносом, в ужасе подумал я. И тогда конец мне пришел, вторых таких розог за день я просто не выдержу, умру — и все тут.

— Простите, девица, — быстро сказал я, делаясь очень красным с лица. — Бога ради… Я не хотел вас обидеть, не жалуйтесь на меня… мессиру Эду.

Но ты, любимая, ты по милости Божьей совершила маленькое чудо. Ты не только не обиделась. Ты меня поняла.

— Я никогда не жалуюсь, — кажется, именно так и ответила гордая девочка. — Что ж я, злодейка разве? Не хватало еще, чтобы из-за меня живого человека высекли, к тому же дворянина!

Она поглубже просунула голову в щель, и я разглядел ее лицо совсем близко от своего — удивительно красивое детское личико, уже вполне девическое, а не девчоночье — с длинными светлыми глазами, но притом с темными бровями и ресницами; вот только передние зубы чуть-чуть выступали, как у белочки.

— Подвинься, — приказала дама тоном, исключающим всякое возражение. — Я тоже туда залезу. Я только что приехала и теперь лазаю везде, дом смотрю — на всякий случай. Здесь, кажется, хорошо прятаться, да?

Я потеснился, хотя до сих пор мне казалось, что пространство за печкой тесновато даже для одного меня. Мы посидели рядом в темноте, часто дыша — я смущенно, моя благородная гостья — со смешком.

Пусть они нас поищут, хмыкнула она, то-то весело будет! А впрочем, — она наморщила маленький нос, — скажите-ка, мальчик, госпожа ваша матушка не очень злая? Мне не сильно попадет, если она меня потеряет?

Я объяснил ей, как смог — что матушка-то как раз добрая, а если кого и надо бояться, это мессира Эда. Она пытливо посмотрела на меня в темноте — и больше не спрашивала о причинах моих слез, ни тогда, ни когда-либо позже.

Ты того не помнишь — а я запомнил, как твоя толстая недлинная коса, перевязанная серебряным шнурком, противно щекотала мне шею, но я молчал, не желая тебя обидеть. Потому что с тобою, как ни странно, мне было лучше, чем без тебя. Такое чувство я доселе испытывал только к одному человеку на свете — к брату, да и то не всегда.

Дамуазель Мари, девица де Туротт, так церемонно представилась ты — любительница полазать по грязноватым дырам, сразу по приезде скинувшая дорогое, суконное верхнее платье и безо всякой жалости пустившаяся пачкать беленый шенс. А вы, мальчик, теперь будете моим другом — так же просто и бесспорно заявила ты, раз и навсегда обозначая мой драгоценный статус. Здесь ведь нет других детей, насколько я видела, а мне нужна благородная компания, потому что в доме в лесу жить очень скучно. Надеюсь, мальчик, вы знаете истории? Не только про святых, скукотищу, какую кюре рассказывают — а про разных зверей и птиц, какие живут на краю земли, и про чудеса, и про храбрых и куртуазных людей? И играть в Круглый Стол вы умеете? КАК, у вас в доме ни разу в него не играли, даже по праздникам?.. Вот ужас-то, придется вас всему научить.

Защищая честь дома, я рассказал про Николя Пайпу, морского человека — и весьма тебе угодил. Я попотчевал тебя историей про «преужасного Роберта-Дьявола, злодейского герцога, который милостью Божией раскаялся и стал праведником», как про него рассказывал отец Фернанд — и ты не заскучала, несмотря на нравоучительное содержание истории. Ты милостиво взяла меня за руку в тесном, паутиной заросшем углу, и подержала в своей. Невесть почему я жутко покраснел и заговорил про шатлена де Куси и даму Файель, вдохновленный первым своим успехом рассказчика.

Но оказалось, что у вас совсем иначе поют это лэ! Ты заспорила неожиданно горячо, утверждая, что сеньор вовсе не отпустил верного оруженосца шатлена, а напротив же, повесил его и силой забрал ларчик с сердцем. И вовсе не сеньоровы слуги оруженосца подстерегли, а сам сеньор. Я наизусть помнил эти строчки и начал яростно их зачитывать, на что у тебя нашелся совсем другой вариант — и тоже, к ужасу моему, отлично рифмованный! Мы так распалились ссорой, что даже вылезли из щели наружу и подрались; я, забыв про свежие раны, схватил тебя за косу, но ты оказалась более ловкой и здорово оцарапала мне руки и лоб. Я был еще слаб, потому что совсем недавно мне пускали кровь — по мнению монаха-доктора, к которому меня сводили в монастырь, у меня была слабая печень, и мне отворили потребную для излечения этого органа вену мизинца. Поэтому мне, не до конца еще восстановившему кровь после операции, оказалось нелегко справиться со здоровой и крепкой девочкой вроде тебя. За этим занятием нас и застал Рено, посланный найти приезжую девицу и немедля отвести ее на знакомство к госпоже моей матушке. После чего, удивленный обрывками нашего спора, долетевшего до его ушей, Рено и прозвал меня «шатленом де Куси».

Таков был единственный раз, как мы с тобой поссорились.

Изо всего долгого лэ негодный Рено помнил одну только строчку, первую: «Шатлен де Куси так сильно влюблен». Но этого было вполне достаточно, чтобы задразнить меня в свое удовольствие.

Единственную строчку Рено повторял то и дело — безо всякого повода, стоило только ему увидеть вместе нас с тобою. «Доброго вам утра, Мари, — неизменно сообщал он с шуточным поклоном, когда мы вместе встречались в нижней зале, чтобы отправиться на утреню. — А знаете ли вы — и вы, молодой сеньор де Куси, что так сильно влюблен — какого святого нынче день?» «Эй, шатлен де Куси! Ты что, так сильно влюблен, что не слышишь, когда тебя зовут?» — шутливо окликал он меня, смиренно возившегося — по отцовскому поручению — с чисткой колец его старой кольчуги. Отец вообще поручал мне много работы, обычно достающейся оруженосцам: Рено он гонял по делам гораздо реже, чем меня.