Олег Бенюх - Подари себе рай

Сильвия вновь разрыдалась, закрыв лицо руками, вздрагивая всем телом. И как когда-то в Нью-Йорке, накануне отъезда Ивана, Элис обняла ее и заплакала вместе с ней.

— Я… я не пыта-лась по-позна-комиться с его же-ной… Машей, — сквозь рыдания всхлипывала Сильвия. — Только ви-дела на похоронах.

Элис знала об этом и ценила деликатность Сильвии. Знала она и о том, что Сергей тайно ото всех познакомил Алешу с Ивом. Алеше он сказал правду. Он был уверен, что Иван этого бы хотел. Тайно, потому что не желал осложнений в карьере Алеши, совершенно неизбежных в случае огласки сведений о его неожиданных родственниках за границей. Иву Сергей представил Алешу как своего племянника. Встретил мальчиков на своем трофейном «оппель-адмирале» у метро «Парк культуры» и в течение получаса уходил от «хвоста», виртуозно лавируя между машинами, чем приводил в восторг обоих пассажиров. Они принимали захватывающую дух гонку за демонстрацию обретенных лихим дядей Сережей в Америке навыков лихой езды. И Алеша, хорошо усвоивший правило: «если хочешь развязать язык, говори, не стесняясь ошибок», на своем слабеньком французском (это был его второй язык) прочитал Иву импровизированную лекцию о великом мастере русской прозы и о том, какой же русский не любит быстрой езды.

Маша о знакомстве мальчиков не знала. Алеша все понял и принял совет Сергея — нервы Маши и без того были на пределе.

Обнимая подругу, Элис думала о том, какой безжалостной может быть судьба. И как прекрасно и величественно на фоне жизненной трагедии выглядят чувства и этой француженки Сильвии, и этой русской Маши. Та и другая, без принуждения, по велению сердца, по зову инстинкта, выработанному миллионами поколений, — «Защити дитя свое!» — прошли через ужасы войны. И как факел, светящий при всех невзгодах, горестях, потерях, пронесли свою любовь к отцу своих детей — такую разную, такую трудную, такую горестно-счастливую. Элис закрыла глаза и внезапно ощутила, что ее окутала волна тепла и света: она увидела бескрайний летний цветущий луг, усеянный цветами. Здесь были и весенние, и летние, и осенние, и даже круглогодичные виды. Скрытные незабудки и застенчивые ландыши, страстные георгины и гордые розы, нежные орхидеи и незаметные лютики, заносчивые астры и строгие гладиолусы, шумливый ирис и ласковые анютины глазки, царственный лотос и смиренный подснежник — ковер был предельно пестрым и удивительно гармоничным. Миллионы запахов — пьянящих, сладостных, резко дурманящих, обволакивающих негой, сулящих неземную истому — переплетались, смешивались в воздухе. «Господи! — изумилась Элис. — Это же женская суть человечества. Прекрасная в своей извечной жертвенной готовности продолжения жизни и при всем нескончаемом личностном многообразии единая, как вселенская Великая Мать…»

— Полдвенадцатого?! — Элис легко поднялась, взяла сумочку. — Бегу, бегу. Засиделась. Как забавно говорят в России: «Дорогие гости! А не надоели ли вам хозяева?»

— Как-как? — Сильвия вытерла еще не просохшие слезы, засмеялась. — И правда, забавно. Сейчас я позвоню дежурному дипломату, он тебя отправит на посольской машине.

— Нет-нет! — запротестовала Элис. — Я отлично доберусь сама.

Она собиралась заехать к Сергею, и неизбежный «хвост» за машиной французского посольства был ей ни к чему. Конечно, на Лубянке прекрасно знают об их отношениях с Сергеем. Однако зачем лишний раз размахивать перед мордой быка красной тряпкой?

Метрах в тридцати от въезда в посольский двор Элис увидела одинокую «Победу» с глядевшим в ночную темь зеленым глазком.

— Свободны? — радуясь удаче, спросила она шофера.

Молодой парень молча ее разглядывал.

— Куда едем? — наконец спросил он.

— На Кировскую.

— Не доедем. Бензина в обрез до заправки дотянуть.

Элис посмотрела на пустынную Якиманку.

— Ладно, плачу, — сказала она, открывая дверцу и садясь на заднее сиденье. — Поехали за бензином, потом меня отвезете.

Шофер словно только и ждал этого. Машина рванула с места и помчалась к Крымскому мосту.

— Вы счетчик забыли включить, — подсказала, улыбаясь рассеянности шофера, Элис.

— Точно! — Он лихо щелкнул никелированным рычажком. Пояснил: — Это я на радостях, что холостого пробега не будет.

Миновали Зубовскую, Смоленскую.

— Где же ваша заправка? — поинтересовалась Элис. — У Белорусского?

— Нет, — возразил он. — Почти приехали. Щас.

Элис достала пачку «Кэмела», взяла сигарету, нашарила в сумочке зажигалку, но так и не закурила. Промелькнуло знакомое здание Союза писателей, машина с визгом свернула направо и уперлась в ворота в стене углового особняка.

— Здесь заправка?!

Ворота распахнулись, машина въехала в просторный двор. Шофер исчез. Дверцу распахнул высокий плечистый военный.

— В чем дело? — стараясь сохранять спокойствие, спросила Элис.

— Мисс Элис, доброй ночи! — Военный нагнулся, поднес зажженную спичку. — Вас ждут.

Машинально она прикурила. При свете, падавшем от лампочки над подъездом и из окон, разглядела: полковник, кант тот самый, темно-синий.

— В чем дело? — повторила она, придав своему тону жесткость. — Я гражданка Соединенных Штатов Америки и…

— Мы все знаем, — сделав упор на слове «все», сказал полковник, мягко, с открытой улыбкой.

— Меня зовут Автандил. Вам ничего и никто не угрожает. Наоборот, ждет интересный, доброжелательный разговор. Прошу вас следовать за мной.

Он прошел ко входу в особняк. Бросив сигарету, Элис последовала за ним. Входных дверей было три, за последней находилась небольшая, ярко освещенная комната. Пол покрыт линолеумом, голые стены, портрет Сталина — довоенный, во френче, без орденов. За конторкой сидел молодой офицер, резко вскочивший при появлении полковника и Элис. «Тот же кант, — отметила она про себя. — Меня что — арестовывают?» В ее сознании начинала закипать злость, которая в какой-то мере подавляла страх. Полковник галантно распахнул двустворчатую дверь, пропуская ее вперед, и, когда она прошла, остался в дежурной. Вторую комнату можно было назвать залом. Приглушенный свет струился из нескольких двупалых бра, свисавшая с потолка в центре овальная люстра мягко светилась изнутри тремя лампочками. В одном из углов приютился концертный «бекштейн». По дорогому персидскому ковру, покрывавшему весь пол, рассыпались два светленьких диванчика и полдюжины кресел — все французской работы девятнадцатого века. Контрастом гарнитуру выступал громоздкий секретер из черного дерева. Стены были затянуты фисташковым шелком, на нем тремя яркими пятнами выделялись полотна Сезанна, Моне и Гогена.

«Кто же может обитать в таком особняке в стране рабочих и крестьян?» — подумала Элис, осматриваясь и напряженно ожидая, что будет дальше. В доме стояла гнетущая тишина. Прошло несколько минут, ей стало казаться, что все происходящее — какой-то нелепый сон. Хотя, может, вовсе и не сон. Будучи натурой авантюрной, Элис всегда с тайным азартным интересом шла навстречу неизведанному. Ее воображению частенько рисовались захватывающие сюжеты. От посольских всезнающих экспертов она слышала, что вполне возможны новые офицерские заговоры. Группа антисталински настроенных высших командиров во главе с Тухачевским — довоенный неоспоримый факт, как бы его ни отрицали сторонники кремлевского тирана. Теперь, после того как советские победоносные армии побывали в Европе, не исключен «декабристский» рецидив. Благо, есть и обиженные, маршал Жуков к примеру. Что, если ее привезли именно в заговорщицкий центр? В случае их победы можно было бы выдать потрясающий «репортаж века»!