Олег Бенюх - Подари себе рай

— Ты смотрела фильм «Король викингов»? — тихо спросила она подругу, когда ван дер Лейн и Гурвич углубились в дискуссию о прочности железобетонных конструкций, максимальных допусках, минимальных нагрузках и усталости металла. — Вылитый главный герой. Вон за тем дальним столиком.

— С ним вместе красавчик, готовый сыграть роль первого любовника? — заметила Элис, глядя на Ивана.

— Да, он в моем вкусе, — промурлыкала Грэта.

— А «король» — в моем, — объявила Элис, застенчивая Элис, недотрога Элис, гордая и разборчивая Элис. «Russian vodka» действовала коварно и безотказно. Вот и первый запрет ослаблен и побежден. Она сама (!) подошла к «королю викингов», совершенно незнакомому мужчине, сама пригласила его на танец. Ей наплевать, что подумают ее знакомые ван дер Лейны, окружающие, наконец, этот невесть как и зачем оказавшийся здесь русский. Судьба дает повод покуражиться, и она пускается во все тяжкие. Долой чопорные препоны, долой окутанный легендами о «голубой крови» каких-то древних англосаксонских предков осточертевший этикет. Это все там, в Чикаго. Здесь, сейчас она хочет свободы, воли, отрицания всех и всяческих запретов. Второй и более серьезный запрет — не пить крепкого спиртного (в отцовском роду три человека были хроническими алкоголиками) она уже нарушила по милому предложению Гурвича. Подумаешь, всего-то три рюмочки-наперстка, три тоста: за президента Гувера, за премьера Сталина и «за удачу с нами и за хрен с ними». Теперь что — она испугается этой большой рюмки на тонкой ножке? О-ля-ля! Все так забавно кружится, лица смазаны, столики пустились в сумасшедший квикстеп, и она сама плывет, плывет неизвестно в чьих объятиях и неизвестно куда. Это опрокидывается третий запрет — ни при каких обстоятельствах не отправляться куда-то с незнакомым человеком. Ей легко и весело, она не видит никого вокруг себя. Есть она — и весь остальной мир. И этот мир у ее ног, она его царица, его властительница, его божество. И при чем тут какой-то король викингов? У нее сотни, тысячи таких вассалов. Она и лица-то его не помнит. Есть кто-то услужливый, кто ухаживает за ней. И слава Богу, на то он и вассал. Стоп, все. Тут как раз память и отключилась. Помнился лишь необычный густой запах, исходивший от какой-то лохматой шкуры и гирлянды огоньков-звездочек, словно развешанных по небу специально для нее чьей-то заботливой рукой…

И вот она здесь, в этой трущобе, валялась в нищенской постели, словно на собачьей подстилке, с этим знакомым ей несколько часов мужчиной-комиссаром (а кто же он еще, как не комиссар?) целую ночь. И что теперь? Она вспомнила рассказ известного американского писателя, в котором описывалась похожая ситуация из времен Гражданской войны Севера с Югом. И точь-в-точь, как дочь плантатора-южанина, проведшая пьяную ночь в хижине рабов с плебеем офицером-янки, Элис подняла юбку, обнажив кружевные трусики, и с нагловатой усмешкой потребовала:

— Душ? Жидкое мыло? Духи?

— Душ? — Сергей замялся, впервые почувствовав себя неловко. — Вообще-то душа нет. Я обычно хожу в баню. И духов нет. А жидкое мыло — это что такое?

— А! — уничтожающим взглядом Элис, казалось, хотела его испепелить. — Туалет тоже нет?

— Почему же нет? — обиженный, он подвел ее к окну и показал на деревянное строение метрах в пятнадцати от дома в углу двора.

— Такси. — Элис набросила шубку, добавив почти без акцента, по слогам: — Не-мед-лен-но!

— Может, стоит опохмелиться? Или чай? — Голос Сергея звучал почти умоляюще.

— Такси! — капризно и вместе с тем жестко приказала она. И тут вдруг почувствовала, что вся кожа ее тела горит от нестерпимого зуда. Не дожидаясь Сергея, Элис бросилась вон из комнаты, сбежала по лестнице и выскочила на улицу. Редкое в это время и в этом месте такси ей посчастливилось поймать метрах в пятистах от дома, у церкви Святого Воскресения. В своем гостиничном номере она мгновенно разделась и села в просторную чистую ванну. По мере того как та наполнялась горячей водой, нервное напряжение постепенно спадало, и вскоре никакого зуда не было и в помине.

— Попробуем провести психоанализ. Почти по Фрейду. Итак, это мой второй мужчина в жизни. Первый вообще не в счет.

Мальчишка Грегори и девчонка Элис в ночь после школьного выпускного бала, трясясь от страха и возбуждения, обоюдно теряют невинность. Все это происходит неловко, больно, длится две с половиной минуты и имеет последствия диаметрально противоположные для участников. Грегори приобретает самоуверенность мужчины, которому теперь следует покорить всех женщин мира, и уж во всяком случае, своего родного Хартфилда. Элис преисполняется патологической брезгливостью и на какое-то время — ненавистью ко всей мужской части человечества. Так, теперь то, что произошло минувшей ночью. Да, в какой-то момент она потеряла способность логически мыслить и запоминать свои действия. Но ощущения — они были. Собственно, было одно, единственное ощущение: сладкого, божественного, никогда ранее не испытанного парения, полета, скольжения в голубой, беспредельной, завораживающей выси. И музыка — чарующая, нежная, щемящая душу, заставляющая замирать и слушать, слушать, слушать…

Что из того, что Грегори она знала пять лет, а этого Сергея пять часов? Выходит, дело вовсе не в продолжительности знакомства. А в чем? В психологическом настрое? Несомненно. В обстоятельствах места, времени, действия? Конечно. В опьянении? Да. Что же в таком случае главное, решающее? В каждом homo sapiens — в возвышенном, бессмертном гении и заземленном, ничтожном смертном — звериное начало постоянно борется с человеческим, мерзость с благородством, похоть с целомудрием. И проявлениями индивидуума руководит побеждающее в данный момент начало. Итак, допустим, минувшей ночью торжествовал зверь. Но разве он способен породить божественный восторг, неземные мелодии, вызывающие беспредельную бурю радости и бездонную, сладкую муку, поднять тебя на крыльях в небеса и баюкать в волнах ласки и неги? Если это так, то коварству зверя нет предела и греху нет прощения. А покаяние? Да-да, покаяние ему неподвластно, покаяние идет к Богу, к пресвятой Деве Марии.

Элис стала страстно молиться: «Всесветлый, всемогущий, всемилосердный Господь наш Иисус Христос и Царица Небесная Богородица! Простите грехи мои тяжкие и помилуйте меня! Не по злому умыслу преступила я заповедь, но по слабости. И его простите — Сергея, короля викингов. Ибо я чувствую — душа его чиста, как у ребенка…» Слова о прощении Сергея пришли внезапно, из глубины сознания, но не удивили ее, а, напротив, вызвали волну тихой радости. Утирая слезы, которые текли по ее щекам, Элис вдруг подумала, что эти слезы — знак прощения свыше (последний раз она плакала, когда ей было семь лет; мать пребольно отшлепала ее за то, что она разбила ее любимую старинную китайскую шкатулку для драгоценностей).