Олег Бенюх - Подари себе рай

— Тут не может быть двух мнений! — Никита вскочил с кресла, поднял сжатый кулак над головой. — Паразиты, захребетники, кровососы! Жаль, что не всех, а только большую часть. И буржуазию, жаль, не всю извели, надо было вырубить ее под самый корень, чтобы никаких мерзких побегов в будущем не проросло на нашем святом пролетарском поле.

— Но ведь вместе с ними уничтожалась национальная русская культура. А она создавалась веками.

— Товарищ Сталин, — Никита решил, что вождь специально «подначивает» его, — мы создадим нашу, новую, социалистическую культуру, она будет и выше, и чище, и прекраснее дворянской.

Наступило молчание. Сталин медленно шел вокруг стола, глядя то в пол, то прямо перед собой. Никита застыл, провожал его глазами, боясь шелохнуться. «Подумаешь — их культура! Будут и у нас свои, рабоче-крестьянские парни, которые утрут нос и Пушкину, и Толстому, и Гоголю. Вот Горький — из босяков, а прославился на весь свет».

— На голом месте вырастает лишь чертополох, — как-то отрешенно произнес Сталин. — Но я сейчас не об этом. Я о десятках тысяч казненных.

Никита дернулся, порываясь сказать что-то, но Сталин повернул к нему руку ладонью, призывая молчать.

— Да, все верно, борьба есть борьба, если не ты врага, так он тебя. Железная логика любых, в том числе и классовых битв. Но меня иногда преследуют слова юродивого из «Бориса Годунова».

Никита смотрел непонимающе.

— Такие вещи надо помнить, — бесстрастно сказал Сталин. — Одни понимать, такие как «Дни Турбиных». Другие — как, например, «Борис Годунов» — обязательно знать наизусть. Без этого Россию просто не понять. Пушкин — энциклопедия русской жизни. Всеохватней и глубже, чем Шекспир — энциклопедия английской. Царь Борис просит Николку помолиться за него. И юродивый отвечает: «Нет, нет! Нельзя молиться за царя-ирода — Богородица не велит». На душе Бориса лишь один грех — жизнь малолетнего царевича Дмитрия. А на нашей, на моей — миллионы…

Последние слова он произнес тихо, лишь самому себе. Лицо его потемнело, он прикрыл глаза правой рукой.

«Сколько же мне надо учиться, читать, чтобы знать и, главное, понимать хоть десятую часть того, что знает и понимает Он, — тоскливо думал Никита. — И какое же это счастье, что во главе строительства Будущего без Слез и Горя стоит человек, который на десять голов выше всех других, кроме Ильича, вождей нашей революции».

— Теперь ваш проект, товарищ Хрущев. — Сталин подошел к разложенным на столе ватманам, стал скрупулезно рассматривать каждый лист. Никита ревниво наблюдал за его взглядом. Поначалу он попытался давать кое-какие пояснения. Однако лицо Сталина оставалось непроницаемым, и Хрущев смолк. Прошло около десяти минут, прежде чем Генсек вновь пошел вокруг стола.

— Ваша идея любопытна, хотя и не оригинальна — как вы знаете, разрабатывается план, рабочий план строительства на месте храма Христа Спасителя Дворца Советов.

Он подошел к книжному шкафу, раскрыл зашторенные дверцы, и Никита увидел метровый макет грандиозного здания, которое венчала статуя Ленина.

— Хочу подчеркнуть, — продолжал Сталин, — в данном случае эпигонство — препятствие вторичное. А первичное — совсем другое.

«Черт, эпигонство какое-то. Что оно означает? — уныло подумал Никита. — Надо запомнить. Вернусь к себе — обязательно посмотрю в энциклопедии».

— Если вы заглянете в популярный энциклопедический словарь, — Сталин махнул рукой на дальние шкафы, в которых за стеклами поблескивали золотом аккуратные ряды корешков внушительных томов, — то выяснится хронология, достойная всяческого уважения.

Он прошелся, словно вспоминая что-то. И, глядя на Хрущева через весь огромный стол, спросил:

— Сколько лет кремлевским церквам, о которых вы упомянули?

— Думаю — много, — растерянно промямлил Хрущев.

— Много, — пряча улыбку в усы, повторил за ним Сталин. — Много — это сколько? Сто лет? Двести? Триста?

И, не дождавшись ответа, продолжал:

— Американские товарищи рассказывали мне, что у них, если какому-нибудь дому в Нью-Йорке, Вашингтоне или Чикаго сто лет, он уже чуть ли не подлежит охране как памятник седой старины. А у нас? Успенский собор построен в 1479 году, Благовещенский — десять лет спустя, в 1489 году. Архангельский — в 1508. В том же году возведена и колокольня Ивана Великого.

«Я бы никогда не стал загружать свою память подобными датами». — Хрущев насупился, угрюмо вздохнул. Негромко сказал:

— Получается полтыщи лет поповского счастья в божьих хоромах, построенных и расписанных нищим, голодным мужиком.

«Его прямолинейный фанатизм и умиляет, и отталкивает. Из таких вот Емельян Ярославский сколачивает свою гвардию воинствующих безбожников. И при этом было бы ошибкой не видеть, что наш малограмотный полукацап-полухохол обладает редким качеством — может зажечь массу, толпу, народ полюбившейся ему идеей. Толковый и нужный вожак. Нужный, если крепко держать его в узде».

— Существует и другая точка зрения. — Сталин достал из стола крупноформатный многокрасочный альбом, пролистал его, протянул Хрущеву: — Репродукции лучших церковных росписей Европы. Микеланджело Буонарроти. Ему принадлежит роспись свода Сикстинской капеллы в Ватикане; кстати, сделана в те годы, когда строился наш Иван Великий. Или вот его же фреска «Страшный суд» на алтарной стене той же капеллы. Франсиско Гойя и его росписи в капелле церкви Сан-Антонио де ла Флорида в Мадриде. Санти Рафаэль и его «Сикстинская мадонна», росписи станц Ватикана и многое другое. Кстати, он проектировал собор Святого Петра. Леонардо да Винчи и его роспись «Тайная вечеря» в трапезной монастыря Санта Мария делле Грацие в Милане… Скажите, где, как не в церкви, мог в те далекие времена проявиться, раскрыться, явить себя миру гений народа? На Руси это были Дионисий, Андрей Рублев, который, кстати, расписывал вместе со своими учениками кремлевский Благовещенский собор, многие другие.

— Разве гений народа не проявлялся в восстаниях Болотникова, Разина, Пугачева, в битвах с иноземными захватчиками? — Хрущев задал этот вопрос запальчиво, громко. И тут же испугался и той громкости, и духа противоречия сталинскому рассуждению.

— Проявлялся, несомненно проявлялся, — задумчиво сказал Сталин. — Только в первом случае речь идет о духовности, интеллектуальной природе человека, а во втором — о духе, его моральной мощи. Разные эстетико- и общественно-философские категории получаются.

Сталин подошел к развернутым ватманам и долго разглядывал их. Дважды потухла трубка, и дважды он обстоятельно раскуривал ее. Наконец оторвал глаза от подробных архитектурных эскизов.

— Я не архитектор, но, на мой непросвещенный взгляд, все три, нет — четыре плана весьма оригинальны, самобытны и — учитывая, что недавно я довольно подробно знакомился с идеями великолепного Шарля Корбузье, — современны. Эти планы достойны того, чтобы их воплотить в жизнь. Рад отметить: братья Веснины — талантливые зодчие. Однако в генеральном плане реконструкции Москвы этих дворцов нет.