Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Часть третья. Мы вернёмся

Ясный день, солнце ослепительным блеском отражается на хоругвях и золотых крестах, на золотом шитье, облачениях и митрах иерархов, сверкают золотые оклады образов, больших икон Христа Спасителя, Николая Чудотворца... Никакой суеты, давки, толкотни, ругани, все происходило по заранее составленному расписанию. Процессия медленно спустилась с набережной на лед реки. Лед прозрачен и гладок. Река замерзла в безветренную погоду, когда на воде не было "барашков", ряби и потому идти неудобно, очень скользко. Кто-то падает, но тут же поднимаются, сами, или с помощью рядом идущих, особенно тяжело идти женщинам в ботинках и сапогах на высоких каблуках...

- Поля, помнишь, когда Иртыш вот так же замерзает в безветрие, разгонишься и чуть не до другого берега скользить можно,- шептал на ухо жене Иван.

- Да,- та согласно кивает.- Но все равно такого праздника там у нас никогда не бывало...

Со стороны создавалось впечатление, что лед не выдержит многотысячную толпу. Но впечатление обманчиво. В последние дни декабря и сразу после Нового года, по ночам бывало до тридцати градусов и теперь толщина льда местами достигала почти метра... На середине реки к общему крестному ходу присоединяется еще один, пришедший с другого берега из затонской церкви во главе с ее настоятелем. С огромного восьмиконечно ледяного креста еще со вчерашнего дня сняты леса, и он в лучах солнца мозаично-радужно великолепен. Архиепископ с высшим духовенством занимает место на специально сделанном ледовом возвышении. Все соединенные крестные ходы с иконами и хоругвями полукругом от них. Начинается освещение воды. Пение хора хорошо слышно на берегу. Архиепископ спускается с возвышения и со Святым Крестом подходит к "Иордани". Поют крещенский тропарь "Во Иордани крещующуюся". Служители ломами разбивают тонкий слой льда, успевший за ночь и утро покрыть купель. Вода бьет фонтанами, заполняет ледовый бассейн и растекается по специально прорубленным во льду каналам. Архиепископ троекратно погружает в воду крест, потом присутствующие окропляются святой водой. Вверх взмывают стайки белых голубей, после чего с сухими хлопками в небо взвиваются ракеты... Полина стоит и вытирает слезы, выступившие у нее при виде столь благостной картины. Тем временем люди, стоявшие ближе к проруби, первыми торопятся набрать святую крещенскую воду в заранее приготовленную посуду...

- Господи, Ваня!... Я бутылку приготовила и дома забыла. Во что же святую воду будем набирать?- сокрушенно всплеснула руками Полина.

Емкость для святой воды покупают в расположенных тут же на пристани китайских лавчонках. Китайцы за время совместного проживания с русскими прекрасно изучили их обычаи и заблаговременно приготовили массу всяких бутылочек, кувшинчиков, чайников и прочих сосудов, которыми бойко торгуют. Полина покупает небольшой кувшинчик, и они с Иваном начинают спускаться вниз, чтобы встать в очередь и набрать святой воды.

- Глянь, какая барынька шикарная! Пойдем, поможем ей с берега слезть, а то она на своих каблуках вот-вот навернется,- обращается один к другому подросток в драной замасленной шапке, стеганной телогрейке и грязных валенках, видя как Полина неуверенно спускается с набережной на лед.

- Да ну ее, не видишь рядом в полушубке, мужик ее... сразу видно офицер, а у них в карманах у всех револьверы, шмальнет еще,- отозвался второй в столь же непрезентабельной одежде.

Это была шпана из Нахаловки, одного из самых бедных и люмпеинизированных районов города. На такие мероприятия они приходили в надежде стащить чего-нибудь и скрыться в многотысячной толпе. А помогать богатым, неустойчиво стоящим на своих высоких каблуках, дамам спускаться с набережной на лед, это было самым любимым занятием нахаловской шпаны - здесь можно и кошелек незаметно вытащить, а если дама молода и красива, то и как бы невзначай полапать ее.

А в купели начинается традиционная крещенское купание смельчаков, решившихся окунуться в ледяную воду. Осенив себя крестным знамением, в воду поочередно входят и мужчины и женщины, и молодые, и старики. Вокруг толпа любопытных в шубах и тулупах, иностранцы снимают это зрелище на кинокамеры, фотографы бегут со своими треногами... Иван, держа за руку Полину, пробился, наконец, к самой купели, зачерпнул воды в кувшин, подал ей...

- Ваня, посмотри...

Иван посмотрел, куда указывала ему жена. Молодая женщина не спеша, будто ей совсем не холодно, выходила из купели. Она была в одной тончайшей белой рубашке, которая облепила ее тело, создавая впечатление, что она совершенно обнажена, и на ней кроме нательного креста ничего нет... На берегу двое мужчин в железнодорожных фуражках с наушниками и шинелях, один молодой, видимо муж, второй пожилой, скорее всего отец, сразу укутали ее в большую шубу, на ноги одели валенки, на голову шапку. Тут же к закутанной женщине подбежали мальчик и девочка лет лет пяти - восьми, восторженно крича:

- Мама, мама! Какая она святая водичка?! В ней хорошо?!

Женщина что-то отвечала, а младший из мужчин отогнал их, ибо женщина, стыдливо пряча лицо в воротник, что-то суетливо делала под шубой... Что она делала, стало ясно, когда просунулась ее голая рука из-за отворотов шубы и она подала мужу свою рубашку. Видимо, не желая оставаться в ней, мокрой и холодной, она предпочла остаться в шубе и валенках одетых прямо на голое тело. Потом она, совершен безо всякого стеснения, так и пошла, поддерживаемая под руку мужем, рядом с семенящими детьми, в сторону поджидавших их на затонском берегу саней.

Полина с завистью смотрела на эту сцену, прижимая к груди кувшинчик со святой водой. Иван по ее выражению сразу догадался, что она тоже хотела бы окунуться в святую воду... и так же хотела, чтобы вокруг нее бегали ее дети, и что бы он прилюдно одевал на нее шубу и валенки, и чтобы рядом так же был отец... И чтобы она в шубе на голое тело, никого не стесняясь и не боясь, шла бы в окружении своих близких. Увы, ничему этому не суждено было осуществиться, отца уже нет на свете, детей вообще не было, по той же причине не могла она и рисковать купаться в ледяной воде. Единственно, кто был рядом, это муж. Он, понимая состояние Полины, подхватил ее под руку и повел прочь от купели, от вселенского празднества:

- Ну, все Полюшка, хватит, вон сколько тебе в ботики снегу насыпало, ноги замерзнут, пойдем скорее домой...

Уже дома, вечером, за самоваром Иван вновь начал возмущаться порядками, существовавшими в России, но уже в связи с увиденным праздником.

- ... Видела, какое народное единение, какая любовь к нашим святыням, обычаям. Ведь народ-то самый что ни на есть разный, а вроде никакого зла к друг-дружке. И кто в шубе собольей, и кто в дерюге драной, все молятся, все Христа славят, все едины. Но почему для этого надо было сначала из России убежать? Почему там, дома так не жили? Как там у нас праздники справляли? Казаки отдельно, мужики отдельно, господа отдельно. Мужики из подлобья смотрят на казаков, те так же на мужиков. И ведь везде так было, и в Омске, кто из рабочих слобод сами по себе, мещане сами по себе, казаки опять же сами, и все друг на дружку глядят, как враги лютые. А вот как с родины убегли, так только тут и поняли, что вместе можно жить, без этой вражды лютой. Вон слышала, как владыка анафему антихристам-большевикам, пел.... И это поздно уж петь, надо было, когда антихристы еще власть не захватили анафему им петь.... Все, все кругом виноваты, и власть наша прежняя слепая, и церковь. А сейчас что, сейчас как в той опере, сатана бал правит...