Еремей Парнов - Заговор против маршалов

Народному шествию — с детишками на плечах, с «Да здравствует!» и «Ура!» — не видно было конца. Все повторялось, умноженное в тысячах копий: порт­реты, лозунги, возгласы, младенцы на головах. Колонны напоминали параллельные ленты конвейера, с ко­торого сходили одинаковые изделия. В едином взмахе взлетали, подобно шатунам, упитанные ляжки завод­ских спортсменок и, как рычаги, выскакивали вверх руки с флажками и ветками бумажных цветов.

Сталин снисходительно улыбался и чуть помахивал расслабленной ладонью, не донося ее до плеча. Не хотел утомляться. Демонстрации затягивались надолго, но это был день, когда следовало показаться, чтобы видели все, и запомнили, и сохранили в себе. А ску­пость жеста подчеркивает глубину отточенного немно­гословия.

Трудно сказать, кто сильнее устал и проголодался: члены правительства или же демонстранты, что встали затемно и черепашьим ходом проползли сюда через всю Москву. Но праздничный обед светил каждому.

На квартире Ворошилова, одной из самых просторных в Москве, дожидался накрытый стол. Приглашенных оповестили заранее.

— Ты случайно не помнишь, Клим, на какой маши­не ездит Якир? — спросил Сталин.

— Голубой «бьюик». Его весь Киев знает.

— Это плохо, если весь город знает машину коман­дующего. Значит, враг тоже знает?.. Надо беречь коман­дные кадры. Скажи Лихачеву, пусть покажет тебе но­вый автомобиль. Если понравится, подари товарищу Якиру.

15 мая. «Правда»: «О награждении работников Наркомата обороны и НКВД СССР, обеспечивших образцовый порядок при проведении парада и демон­страции».

Орденами «Красной звезды» награждены: командарм второго ранга Алкснис, комиссар госбезопасности второго ранга Паукер, майор госбезопасности Власик.

Паукер командовал охраной Кремля, Власик — Ближней дачи. Оба находились в прямом подчинении Сталина, минуя ГУГБ.

Неверно, что мужья обо всем узнают в последнюю очередь. Прежде чем до Гейдриха дошли слухи, что его жену слишком часто видят с Шелленбергом, шеф СД принял надлежащие меры. Он совершенно точно знал, что между Линой и Вальтером ничего нет. По крайней мере, в сфере предосудительных действий. Что же касается менее уловимой области чувств, то тут обстояло сложнее.

Госпоже Гейдрих определенно нравился молодой, подающий большие надежды сотрудник вечно занятого делами мужа. Она мечтала о блестящей жизни, вооб­ражала себя хозяйкой маленького двора, окруженной рыцарским поклонением находчивых и отважных вассалов. Разумеется, красивых и тайно влюбленных в свою прекрасную даму, но почтительных, трогатель­но смущенных, скрывающих чувства под маской свет­ской любезности.

Где и как она намеревалась воплотить свои грезы, можно было только догадываться. Друзья Рейнгарда менее всего походили на юных оруженосцев. В подав­ляющем большинстве они и отдаленно не понимали, что означает хороший тон. Много и жадно ели, совер­шенно не разбираясь в еде, порой до омерзения накачи­вались, мешая пиво с вином. Доходило до того, что храпели на скрипичном концерте. Если только не играл сам Рейнгард, когда приходилось, крепясь изо всех сил, изображать внимание. Их не интересовали искус­ства: живопись, поэзия, театр, не трогали красивые вещи. Они не только не отличали «Копенгагена» от «старой Вены», но даже об отечественном «мейсене» судили только по фабричному знаку «голубые мечи». Патриоты, называется! Фрау Гейдрих, знавшую толк в настоящем фарфоре, это особенно раздражало. Не на ком было взгляда остановить.

Оллендорф, Глобоцник, Йост — просто животные. А благообразный Крюгер с глазами убийцы? Стыдно перед приличными гостями. Недалеко ушли и молодые: науйоксы, хаксы — одни фамилии чего стоят.

Не произвел впечатления и новичок, которого Гейд­рих привел однажды к ним в дом. Эйхман, кажется... Сам он еще куда ни шло, хоть и зануда, но жена совер­шенно невозможна, настоящая скотница с какого-нибудь фольварка. Получалось, что, кроме Беренса и Хеттля, и поговорить было не с кем. Но Беренс всецело находился под влиянием шефа, молясь на него, как на икону, а Хеттля — слишком молод и тих — приглашали в дом от случая к случаю.

Появление Шелленберга стало подлинной находкой. К тому же он быстро поднимался по служебной лест­нице, и Рейнгард, казалось, уже не мог без него обой­тись.

Словом, фрау Гейдрих приобрела не только прият­ного и остроумного собеседника, но и изящного кавале­ра, с которым не стыдно было показаться в свете. Одеваться и то он умел в тон ее туалетам, выгод­но подчеркивая линию и цвет. Заказывая новое пла­тье, она прежде всего спрашивала его мнение. Зачем вообще нужны роскошные наряды и драгоценные поб­рякушки, если их некому оценить? И, главное, как это было до сих пор, негде толком продемонстриро­вать?

Шелленберг распахнул для нее совершенно новые горизонты. Срочно понадобились кардиган для яхт- клуба, костюм для скачек и прочее.

Устраивая для него приглашения на званые обеды и вечера, эти очаровательные «нечаянные» встречи, она проявляла бездну изобретательности и, пожалуй, готова была пойти немножечко дальше. Ведь у Рейн- гарда для нее никогда не находится времени: то загружен по службе, то просто устал. И вообще ему по-настоящему не хватает культуры — скрипка не в счет. Отсюда нежелание посещать оперу, собачьи выставки и аукционы. Надоели бесконечные отговорки!

Фрау Гейдрих не догадывалась о закулисной сторо­не жизни мужа, который щедро транжирил часы и деньги, преследуя какую-нибудь прекрасную незнаком­ку. Не знала, насколько потребна для его внутрен­него самоутверждения еще одна маленькая победа. А ведь ради этого Гейдрих часто шел на немалый риск, но, добившись своего торопливо и грубо, тут же охладе­вал. Важно было вновь убедиться в собственной силе. Налететь, как вихрь, сломить волю к сопротивлению, подчинить себе без остатка — это было главное для него, не сам процесс. И уж тем более не могла заподозрить романтическая матрона, что ее верный паладин, широ­комыслящий и утонченный господин Шелленберг, сделался непременным соучастником подобных игрищ. И недели не проходило, чтобы шеф СД не вызвал на одну из множества конспиративных квартир своего любимчика. Выбрав что-нибудь более-менее подходящее из обширного гардероба, они переодевались и шли ужи­нать в ночной клуб или артистическое кафе. Если попа­дались достойные объекты, тут же пускались во все тяжкие. А то просто отправлялись искать уличных приключений.

Это называлось «разрядкой».

Шелленберг был достаточно проницателен, чтобы не видеть, что даже в эти интимные минуты шеф продол­жает присматриваться к нему, изучать.

— Где вы собираетесь провести следующее воскре­сенье, Вальтер? — поинтересовался Гейдрих, когда они сидели вдвоем в кабаре «Неистовый заяц», в недале­ком прошлом известном своими дерзкими антигитле­ровскими скетчами, ныне же полностью подконтроль­ном СД.