А. Смуров - Рассказ о плавающем острове

— Почитай, верст свыше согни махнули.

На шум, поднятый Гольденбергом, появился мичман. Собрались и остальные мореходы.

— Вот и вы, князь, кстати. Слушайте мою команду: вернуться на остров и загрузить трюм слоновой костью. Именем его сиятельства герцога Курляндского.

Матросы заволновались.

— Ишь ты! Разбоем ее, что ли, достать? За борт тебя, собачьего сына! — раздались голоса.

— Кто сказал за борт? Перепорю всех! Слово и дело! — визжал, брызгая слюной, Гольденберг.

Пальцы мичмана, сжимавшие подзорную трубу, побелели, а в серых глазах сверкнули искры.

— Стоп! Отставить за борт! А вы, господин хороший, — обернулся он к Гольденбергу, — всех не арестуете. Словом и делом на море не бросаются. Приказание ваше исполнено быть не может: самоедь подданными Российской империи числятся, и никто на них руку без особого государственного решкрипта не поднимет.

Рубцов закивал головою:

— Правду говорит. Мы сами потом в ответе будем.

— Хорошо. Но на остров вернуться приказываю второй раз.

— Не быть по-вашему, — решил Белозерский. — Готовь, Ефимыч, к повороту!

Рубцов удивленно посмотрел на князя. Тот незаметно подал знак подзорной трубой.

Недоумевающая команда по приказу шкипера полезла на ванты. Корабль лихо развернулся и пошел к востоку.

— Когда бросим якорь, — прохрипел Гольденберг срывающимся от радости голосом, — доложить мне.

В каюте загремел засов.

— В чем дело, ваше сиятельство? — удивился шкипер.

— Так надобно. Ты, Ефимыч, хочешь с подручными Андрея Ивановича Ушакова познакомиться? Вижу, хочешь из Архангельска в Санкт-Петербург кандалами прогреметь, а там с начальником Тайной канцелярии, вися на дыбе, побеседовать? Приказ исполнять надо.

— А остров?

— Леший его знает, на каком он градусе и на какой параллели затерялся. Карта-то рукописная, соврать может. Читал я в одной книге об острове, на коем французские монахи от норманнов спасались. Сколько те святых отцов ни искали, найти не могли. Остров уплывал от разбойников подобно кораблю. Может, самоедь на таком же плавающем острове обретается. Наш начальник не горазд координаты определять, а потому придется мне оным делом заняться.

В ответ Рубцов насмешливо скосил глаза на запертую каюту.

Наполненные попутным ветром паруса не беспокоили команду, и люди хорошо отдохнули. Только мичман почти не выходил из каюты, занятый сложными вычислениями.

На третьи сутки, в полночь, корабль подошел к плывущему с севера ледяному полю.

— Буди немца, Ефимыч! — приказал князь.

Гольденберг выскочил на палубу.

— Остров?

— Никак нет, господин начальник, — отрапортовал Белозерский. — Подошли к ледяной полосе. Прикажете пробиваться дальше или возвращаться?

— А где же остров?

— Не нашли.

— Не может быть!

— Счислял будто правильно, для верности возвращался назад, отклоняясь от курса, а острова не обнаружил.

— Что за черт! Тут дело неладное. Придется мне самому проверить. Где мы сейчас?

— Милях в двухстах восточнее острова.

— Командуйте поворот. Мы проверим каждую, как говорится, ложку воды. Должны найти остров. Я не буду спать месяц и не сойду с мостика, пока не появится остров.

Обратно пришлось идти против ветра. Корабль, меняя галсы, принужден был отклоняться далеко к северу и к югу, снова возвращаться почти к исходному положению и, таким образом, имел возможность проверить пространство до ложки воды. На марсе и по бортам стояли наблюдатели. Гольденберг не спускался с мостика.

При каждом бое склянок мичман определял место и, волнуясь, исписывал мелкими цифрами аршинную грифельную доску.

Через неделю, увидев Рубцова, склоненного над якорным клюзом, он прошептал растерянно:

— А острова-то в самом деле нет.

Гольденберг выходил из себя:

— Гром и молния! Такие чудеса могут быть только в России! Я понимаю, когда бегают крестьяне от помещиков… Но когда бежит целый остров — это возмутительно.

Выругавшись по-русски, он устало махнул рукой:

— Все потеряно. Остается возвращаться домой.

Белозерский прошел в каюту к немцу. Вышел он оттуда, обмахивая разгоряченное лицо какой-то сложенной вдвое бумагой.

По прибытии в Архангельск Рубцов был вызван к губернатору. В приемной никого не было, и шкиперу открыл дверь кабинета плотный лакей с толстым носом и густыми бровями. Сидя в глубоком кресле, начальник губернии потер гладко выбритый подбородок и сказал скрипучим голосом:

— Вот что, Дмитрий Ефимов… ты, кажется, житель Старосельска… Рекомендую тебе во избежание неприятностей пожить некоторое время у себя… на родине…

— Ваше превосходительство, разрешите узнать, в чем дело?

— Да ты, Дмитрий Ефимов, ни в чем не сомневайся. Тебе… м-м… и господин Гольденберг, и мичман князь Белозерский отменную аттестацию дали.

В это время сменные ямщицкие лошади уносили в Петербург Белозерского и Гольденберга.

В Санкт-Петербурге один из членов Адмиралтейств-коллегии, двоюродный дядя мичмана, отвел его в библиотеку и тщательно запер дверь.

— Что там у вас произошло, Глебушка?

Белозерский рассказал о неудачной экспедиции.

— Какие дела творятся на Руси, не приведи господи! Ну, что немец-то опростоволосился — туда ему и дорога, а остальные-то при чем? Конюх-то этот, Курляндским герцогом называемый, дюже осерчал… Следствие хотел затеять. Спасибо, губернатор, приятель мои, Рубцова вашего с глаз упрятал. Теперь тебе придется в Старосельск прогуляться. Со временем все образуется.

Князь удивленно посмотрел на дядины морщинистые желтые щеки.

— Чем провинился шкипер Рубцов?

Дядя скосил черные выпуклые глаза на ярко начищенную решетку камина и, как бы нехотя, произнес:

— Сам знаешь, в какой чести немцы у герцога. Невзлюбил ваш-то господина шкипера и перед отъездом донос на него написал… чтобы по возвращении… ну, сам понимаешь… А потом, как ты рассказываешь, передумал, что ли… И твоя аттестация помогла. Но уехать Рубцову следовало подальше.

— А со мной что, дядя?

— Ты за компанию с этим Гольденбергом попал. Хорошо, что в помощниках у него числился. Тебе приказано уходить в отставку. Сделай милость, уезжай, пока в верхах не передумали. Время смутное.

— А немец?

— Я тебе и говорю, что немец-то опростоволосился. Проболтался герцогу о рыбьем зубе. Тот и рассвирепел. Экое богатство из-под носа уплыло! Немец-то у него по приобретательству подручным был. Со злости послал он Гольденберга обратно в Ригу, мясом торговать. Ногами топал и кричал так, что в приемной слышали: «Тебе не экспедицией командовать, а говядину отвешивать!» Вот дела-то какие…

Получив отставку, князь удалился в свое Старосельское поместье.

Но часто старосельские кумушки удивлялись его золоченой карете, стоявшей у серого бревенчатого дома с тяжелой одностворчатой дверью, обитой железными полосами.