Рихард Дюбель - Хранители Кодекса Люцифера

– Мы ждем только тебя, – добавила Агнесс.

Александра спустила ноги с кровати. У нее было такое ощущение, что все ее тело одеревенело. Она равнодушно провела ногтем под печатью и открыла письмо. Затем она впилась глазами в текст:

«Вы еще помните Брюн? Я с тех самых пор не могу забыть Вас. Курьер ждет Вас недалеко от Вашего дома. Если до того как колокола прозвонят полдень, он не получит от Вас для меня никакой весточки, я пойму, что Вы не испытываете того же, что и я, и оставшуюся жизнь проведу во мраке.

Александра вскочила с постели. Сердце ее бешено колотилось. Сколько времени осталось до того, как прозвонят полдень? Где бумага? Где перо?

Добравшись до Праги, Филиппо понял, что его путешествие пока закончилось. Он стоял на большом мосту, поворачиваясь во все стороны, так что перед его глазами сменялись живописные виды: Град на отвесных скалистых склонах, – крыши и фасады Малой Страны и десятки устремленных ввысь шпилей Старого Места. Все это наводило на мысль, что он нашел темного двойника своего родного города, Рима. Не то чтобы у Рима не было достаточно темных сторон – пожалуй, даже больше, чем светлых, если уж быть точным, но в целом город воспринимался как светлый. А вот Прага, казалось, зашла куда глубже в тень, чем Рим, и скрывала намного больше тайн в своих бесчисленных переулках-ущельях и потайных уголках. В ночном Риме, полном суеверий и хаоса, по улицам бродили призрачные легионы с барабанами и фанфарами; отправляясь на смерть в какую-нибудь отдаленную страну, солдаты не успевали попрощаться с родиной, и только смерть связывала их души с родной землей и боевыми товарищами. По пражским площадям шатались вздыхающие тени отверженных влюбленных, повешенных предателей и призванных самим дьяволом алхимиков – жалкие призрачные фигуры, которые опережали даже одиноко топающего Голема.

В Вене Филиппо сообщили, что епископ, а теперь уже кардинал Мельхиор Хлесль пребывает на данный момент в Праге Путешествие на север в предрождественское время оказалось весьма тягостным. Двигаясь в вечных сумерках по замерзшим дорогам, Филиппо чувствовал себя одной из сиротливых призрачных фигур. Если бы он не провел уже несколько месяцев в пути, то, наверное, не нашел бы в себе сил на этот последний отрезок. Не броди он по дорогам в полном одиночестве так долго, что в некоторые из ночей начинал искренне верить в то, что превратился в бесплотный призрак, который из-за сомнений обречен скитаться по свету до тех пор, пока сострадательная душа не освободит его, Филиппо, возможно, сдался бы. Однако пустота в душе может ничуть не хуже толкать человека вперед, чем до краев наполненное верой и глубокой убежденностью сердце.

В архиепископский дворец у ворот Града Филиппо пускать не хотели. Впрочем, он был к этому готов; в Вене к нему относились аналогичным образом. Однако существовало волшебное слово, и хотя каждый раз после этого у Филиппо болел желудок, он решил и здесь им воспользоваться.

– Я Филиппо Каффарелли, брат Сципионе Каффарелли из Рима, архиепископа Болоньи, великого пенитенциария и кардинала-непота святого отца, – отрекомендовался он и подумал о Виттории и взаимной антипатии, объединившей их двоих против старшего брата. Здесь же Филиппо незаконно пользовался именем кардинала в качестве подтверждения собственной легитимности. Можно долго размышлять над тем, кем надо быть, чтобы вынужденно пользоваться именем самого ненавистного человека, дабы тебя самого воспринимали как человека. Разумеется, самому ненавистному человеку обо всем этом было неизвестно. Впрочем, если в жирные уши кардинала кто-то нашепчет о том, что младший брат без разрешения покинул свой пост в церкви Санта-Мария-ин-Пальмис и с тех пор пропал без вести, то в лучшем случае Сципионе Каффарелли наведет справки через третьи руки, чтобы поведение Филиппо не дискредитировало его. Должно быть, Виттория переворачивалась в гробу каждый раз, когда Филиппо прикрывался именем Сципионе.

– От его имени я доставил срочное и тайное сообщение от святого отца, – добавил Филиппо.

Волшебное слово срабатывало безотказно. Если же у кого-то возникали сомнения по поводу того, что великий кардинал Каффарелли послал в путь такое пугало, как Филиппо, его переубеждали слова «срочное» и «тайное». Агенты путешествовали, стараясь быть незаметными, а более непримечательного существа, чем оборванный странствующий монах, и представить себе трудно.

Архиепископ Ян Логелиус пребывал в нехристианской и тем более в непредрождественской суете. Дверь в его канцелярию была открыта, писари бегали туда-сюда, секретарь, несмотря на сквозняк, закатал рукава и наблюдал за полудюжиной переписчиков, которые копировали документы. Переписчики больше походили на углекопов – так густо покрывали их черные чернильные пятна. Сопровождавший Филиппо человек подвел его к двери в канцелярию и безуспешно попытался привлечь к себе внимание. Архиепископ Логелиус предводительствовал в этой толчее подобно генералу, у которого рушится весь фронт, чьи войска смешались в кучу на поле боя, сражаясь друг с другом, вместо того чтобы нападать на врага. Весь его вид, казалось, свидетельствовал о том, что он, безуспешно действуя, обращается с жалобами к богу войны, вопрошая, почему именно ему вставляют палки в колеса, В других обстоятельствах Ян Логелиус считался человеком решительным, но что касается нынешней ситуации, то его окружали исключительно писари, и секретари из ордена рыцарей Креста с Красной Звездой. Это были фанатично преданные люди, которые ни за что не выпустили бы нapyжу никакой информации о неизбежно поражающей их магистра суете, как только речь заходила о принятии решений. Нерешительность Логелиуса, проявленная им в самом начале карьеры, когда ему, в то время аббату Страговского монастыря предложили должность викарного епископа Праги и он сначала отказался, ничем не навредила ему, а с течением времени и вовсе была позабыта. И тот факт, что с решительностью нынешнего архиепископа, магистра ордена, генерального секретаря ордена премонстрантов и аббата Страгова (эта должность за ним до сих пор сохранялась), дело обстояло так же как и раньше, его маленькая армия преданных братьев по ордену тщательно скрывала.

Наконец взгляд архиепископа упал на вновь прибывшего и сопровождавшего его человека, который тут же вытянулся и прокричал:

– Отец Филипп Каспарелйус из Рима, преподобный отче! Человек вел себя с самоуверенностью лакея, который не разобрал до конца имя пришедшего, но знает, что настоящее имя никогда не дойдет до ушей его господина, если неправильное будет повторяться достаточно часто и достаточно громко.