Георгий Соловьев - Отец

— А как же, — согласился Фомич и подмигнул Анатолию. — Ленту ему на транспортер сегодня же привезут.

— Ну вот и спасибо.

Анатолий бросил в уголок купе бригадира брезентовый плащ, которым его снабдил Артем, чехлы для матраца и подушку. Потом Сергей Фомич привел Анатолия к прицепному комбайну, стоявшему в ремонте с краю тока. Трое рабочих возились с комбайном. Фомич подошел к пожилому мужчине с усами, сидевшему у двигателя комбайна на свернутой старой ленте транспортера и наблюдавшему, как паренек в фуражке ремесленника прочищает карбюратор.

— Здорово, Алексей Никитич, — сказал Фомич. — Принимай работника. Артемия Александровича брательник.

Алексей Никитич (Анатолий догадался, что это и был сам комбайнер Хвастунов) оглядел молча Анатолия и сказал Фомичу:

— Здорово. Ленту мне доставите сегодня?

— Как сказано было, — ответил Фомич. — Анатолием звать. Бригадир знает. Оформит, что требуется, в смысле найма на работу. Работящий парень.

— Старую или новую ленту? — опять, будто не слыша ничего насчет Тольяна, спросил Хвастунов.

— Бывшую в употреблении, но справную. В пятой бригаде комбайн начисто скис, так мы хоть лентой сманеврируем. Так Артемий Александрович велел. Сейчас он там, так что жди ленту. А еще чего тебе?

— Остальное все в норме. — Хвастунов снова посмотрел на Анатолия и спросил: — Вроде моего Степана. Абитуриент? Десятилетку окончил?

— Да, — ответил Тольян.

— На копнителе будешь работать, если силенки и терпения хватит. А нет — отпустим с богом. — Комбайнер усмехнулся. — Агрегат наш семейный: Степан — за штурвального ловок, старший, Антон, — трактористом, а тебе напарницей на копнителе дочка Ксения будет. Харчимся от райкоопа за наличные. Деньги у тебя, парень, есть, или аванс выписывать?

— Есть, — ответил Анатолий. Вика дала ему пятьдесят рублей. — Аванс возьмешь — отрабатывать надо.

— Ты не думай, чтобы отрабатывать, а чтобы зарабатывать, думай. С нами, если так-то думать будешь, заработаешь. — Хвастунов большим пальцем погладил свои непонятного серо-рыжеватого цвета усы. — Деньги заработаешь, а славы не жди. А почему? Фамилия некрасивая! Был у нас корреспондент из областной газеты, когда мы рожь обмолачивали, хотел написать про нашу работу. Да фамилия помешала. Ему во всем красоту надо было. И написал он про другой семейный агрегат. Не лучше и не хуже, а фамилия у них красивей. Так наш труд через газету прославлен и не был. Да вот в чем дело, парень: хлеб для народа дать — это дороже славы. Два миллиона пудов наш совхоз должен сдать. Смыслишь, в какое дело ты ввязываешься?

— Я не отступлюсь, — начал было Анатолий, проникаясь уважением к этому прокаленному солнцем человеку с некрасивой фамилией, но вдруг вспомнил о беременной Вике, о том, почему и зачем он приехал в совхоз, и осекся, и беспомощно взглянул на Сергея Фомича.

Сергей Фомич встряхнул его за плечи и сказал:

— Не робей! Трудись и ни о чем не думай. Остальное и без тебя благополучно устроится.

Тольян понял, что душевный Фомич заботу о Вике считает полделом: не в пустыню же Вика приехала, кругом так много добрых людей, и все, все будет благополучно.

— Алексей Никитич, — угрюмо сказал Тольян. — Я тоже из рабочей семьи. И не хочу опозорить свою семью перед вашей.

— Ох ты, художник! — засмеялся Хвастунов. — По старшему брату имеем представление о вашей семье. Сегодня весь день можешь потратить по собственному усмотрению. Посматривай, соображай, что к чему у нас тут. А завтра — как моряки говорят: завтра в море, в хлебное море. И с завтрашнего дня тебе получка пойдет. Познакомил бы я тебя со всеми своими, да в баню они отправились. Ночевать приходи вот в этот чум. — Хвастунов показал рукой на соломенный шалаш метрах в двадцати от комбайна.

Сергей Фомич и Алексей Никитич начали осмотр машины, которой завтра до света предстояло выйти в поле на молотьбу пшеницы из валков. Анатолий слушал их разговор. Но о комбайне оба механизатора перекинулись лишь несколькими словами; Сергей Фомич толковал все больше об общем ходе уборки. И Тольян из его слов уяснил себе, что положение создается напряженное: пшеницу сейчас вовсю косят в валки, но в валках тоже хлебу нельзя долго лежать, и надо подбирать, сколько есть сил. А хлеб зреет и зреет, по такой-то погодке и перестоять недолго; тогда уж будет не до раздельной уборки, придется с ходу переналаживать машину на прямое комбайнирование.

Поговорив с Алексеем Никитичем, Сергей Фомич сказал Анатолию:

— Так я дальше поеду. В общем, ты устроен надежно. Будь здоров. Навещать будем, — он кивнул Хвастунову, бросив ему коротко: — Пока, — и пошел к мотоциклу.

Алексей Никитич вернулся к своему сиденью из старой транспортерной ленты и закурил, погрузившись в раздумье. Анатолий же вдруг догадался, что Сергей Фомич и Хвастунов говорили не только как механизаторы. Ведь Фомич-то был членом совхозного партбюро. И Хвастунов, наверное, был партиец. Значит, и Тольян должен был отнестись к их разговору, как комсомолец.

Опять с Анатолием что-то произошло. Он сам себя определил в такое положение, в котором или докажет себе, что способен собственные, будто бы правильные размышления подтверждать для самого же себя делом, или убеждения и дела у него расходятся. Больше того, он дал Алексею Никитичу слово, что он не опозорит в труде честь своей семьи; значит, если он не выдержит испытание, на которое пошел добровольно, он прежде всего опозорит брата Артема. Опозорит и себя как комсомольца. И тут Тольян подумал, что он, как и Артем, тоже поступил по призванию. И от этой мысли ему стало жутковато, потому что он встал лицом к лицу со своей начинающейся жизнью в труде.

Комбайн на прицепе у трактора двинулся со стана в поле перед рассветом. Ток был ярко освещен электрическими фонарями на столбах, расставленных по одному его краю. На току работала веялка, и погрузчик насыпал в кузов грузовика зерно. Добирали последнюю рожь из небольшого вороха и вывозили на хлебоприемный пункт. Девушки вяло подгребали лопатами зерно к элеватору погрузчика, два парня тащили от веялки носилки с отходами. Все другие машины на току молчали. Между ними ходили иногда рабочие, видимо, занятые ремонтом. Комбайн прошел мимо двух полевых вагончиков и нескольких шалашей, где спали люди, и выбрался в ночную степь.

Анатолий стоял на штурвальном мостике, куда позвала его Ксения; там же был и ее брат Степан. Обоих их Анатолий еще не видел как следует и даже не поговорил с ними: все Хвастуновы, кроме отца, ночевали в усадьбе отделения совхоза, где у них был свой саманный дом. Они приехали оттуда на тракторе брата Антона к назначенному времени.

— Первый раз в поле выезжаешь? — только и спросила его Ксения, когда он встал рядом с ней.