Георгий Соловьев - Отец

Тот молча кивнул головой, словно он уже давно знал то, о чем лишь сейчас догадался отец.

— Анастасия Семеновна, — Дмитрий Александрович встал. — Отцовское великое вам спасибо за Сашу. Нет и не может быть у него другой матери, кроме вас. Но я должен быть его отцом. Пусть он не знает об этом. Только я буду знать. А вы… Вы считайте меня вашим самым большим другом.

— Нет, — Анастасия Семеновна покачала головой, — он тоже должен узнать. Скажите, где он родился? Я все загсы Ленинграда запрашивала.

— Во Владивостоке, там и зарегистрирован: я там с женой тогда в отпуске был… Сейчас Саша вернется. Ну… мы еще поговорим обо всем. А как вы ему объясните наше посещение?

— Скажу, что вы ищете дальних родственников и что, к сожалению, вас ко мне направили по ошибке.

Селяничев удержал Дмитрия Александровича от немедленного разговора с Зинаидой Федоровной; он посоветовал идти на корабль. Шли они всю дорогу медленно и молча. Дмитрий Александрович обдумывал свою беду. Он был не в силах разобраться в постигшей его катастрофе. Прежде всего он испытывал страшное унижение: он отец подкидыша, а его жена — почти детоубийца. Сознание этого жгло его позором и путало мысли, в то же время вся его жизнелюбивая и честная натура требовала освободиться от душившего его кошмара, хотелось обрести снова ясность.

Прежде всего сын. Какая страшная нелепость! Нашелся сын, и он, отец, не имеет морального права называть его открыто своим сыном… А не следует ли поступить решительно: предъявить права отцовства и взять сына к себе? Но тогда и Зинаида Федоровна должна обрести права материнства? Это она-то!.. Нет, она уже не может быть ему женой и матерью Саше. Дать ей немедленно развод, и пусть она уходит из семьи? Но с ней уйдет и Лидочка. Не отдать ей дочь? А разве он один, занятый службой, сможет дальше воспитывать обоих детей? Уйти со службы? Нет и нет. Это будет дезертирством.

А может быть, простить жену? Оставить, как было: он будет служить, а она пусть несет свой грех сама? Тоже нет! Не смирится он с этим.

По приходе на корабль Дмитрий Александрович попросил Селяничева к себе. Включив огни маяков на письменном приборе, он упал на диван, стоявший в темном углу каюты.

— Что же мне делать, Аркадий Кириллович? — проговорил он. — Понимаете ли, какой запутанный клубок?

— Понимаю, — Селяничев сел к столу, — Узел затянулся тугой. Но прежде всего дети, ваши дети, Дмитрий Александрович. Надо, подумав, действовать: это вам необходимо.

— Мне необходимо действовать… Боитесь за меня?

— Боюсь, товарищ командир.

— Я вам очень благодарен, Аркадий Кириллович. Вы человек большой души… Но вот вы говорите: дети… Как же мне быть теперь с сыном?

— Тут можно повременить.

— А дочь?.. Если бы рядом жила моя настоящая родная семья, мои старики, все было бы проще. Знаете ли, какие они у меня?!

— Думаю, что они и смогут помочь вам. Простите за совет, но девочку сейчас нужно тихо изолировать от матери и от вас, надо поберечь ее, увезти на время, пока вы между собой разберетесь.

— Вы правы… А жена? Как с ней?

— Дмитрий Александрович, не взваливайте на меня лишнего.

— Но, чтобы ехать, чтобы отвезти Лиду к своим, нужно проситься у Арыкова.

— А для этого нужна храбрость. — Селяничев улыбнулся и показал глазами на полочку с телефонами, как бы говоря: «ну, смелей и не медля».

Дмитрий Александрович подошел к борту и, сняв трубку берегового телефона, набрал номер Арыкова. Тот, к счастью, был у себя и разрешил прийти к нему. Попросив Селяничева дождаться его в каюте, Дмитрий Александрович пошел на флагманский корабль и доложил адмиралу о своей беде. По ходу его рассказа Арыков оживлялся любопытством.

— М-да, — протянул он своим гулким адмиральским голосом. — История пикантная. Но! Судите сами: кораблем командуете вы недавно, план боевой подготовки напряженный, а ехать вам надо чуть ли не на берег Каспия.

— Товарищ адмирал!.. За всю службу у меня не было такой необходимости просить краткосрочного недельного отпуска: ведь это вопрос личной судьбы моей и службы.

Быть перед Арыковым просителем было для Дмитрия Александровича стыдно и оскорбительно. Он постоянно сознавал свое нравственное превосходство над ним. В чем оно было, это превосходство, капитан первого ранга точно не знал; он ни разу не пытался примериться, даже как подчиненный, к своему грозному адмиралу, он лишь знал, что его собственное служебное поведение, его опытность, его честность и незапятнанность естественным образом ограждают его от всяческих оскорбительных эксцессов и влияют на сдержанность Арыкова по отношению к нему, держат властолюбца в рамках необходимого служебного такта. Командир соединения для Дмитрия Александровича был сугубо должностной фигурой, и все его человеческие качества были ему глубоко безразличны, хотя в глубине души он относился к нему с насмешливым презрением. И вот именно с этим человеком он вынужден был говорить о своем позоре.

— Э! Судьбы… — со снисходительным сожалением проговорил Арыков. — Не усложняйте. Дело, по сути, обычно-житейское, хотя вариант и оригинальный. Вызовите телеграфом кого-либо из родни. Да и то не нужно. Дети — это дело жены, пусть она и разбирается во всем. Не можете жить с ней — не живите. Но служить вы обязаны. Завтра день разрешаю посвятить этому вашему личному делу. Все успеете уладить.

Возражать Арыкову Дмитрий Александрович не стал. Он ушел, как уходил всегда, — строго по-уставному. Этим только он мог придать унизительному для него разговору хоть внешне достойную форму.

К себе в каюту он вернулся окончательно раздавленным событиями последних часов и с большой неохотой передал разговор с Арыковым Селяничеву.

— Действительно, чуткое отношение к командиру крейсера! — сказал Селяничев, зло сверкнув глазами. — Вам сейчас, пожалуй, надо отдохнуть. А я попробую толкнуться по своей линии, — он вышел из каюты.

Казалось, все было ясно: что можно сделать за милостиво пожалованный Арыковым день? Тщетно Дмитрий Александрович пытался составить себе хоть какой-то план действий.

Далеко за полночь в дверь постучали, и вошел Селяничев.

— Я так и знал, что вы не спите, — сказал он устало. — Арыков вам еще не звонил?.. Сейчас позвонит. — Селяничев сел на диван, словно собираясь дождаться звонка Арыкова.

— Вы что-нибудь сделали?

— Не я. Начальник политотдела. По его докладу член военного совета рекомендовал Арыкову отпустить вас в краткосрочный отпуск.

— А начальник политотдела обратился к члену военного совета по вашему докладу… Вам это грозит неприятностями, — сказал Дмитрий Александрович. — Опять вы столкнулись с Арыковым, и на этот раз очень серьезно.