Дмитрий Агалаков - Аквитанская львица

— Благородные сеньоры, я предлагаю стремительно напасть на Дамаск, а затем на Аскалон. Взяв столицу Дамасского царства, мы обеспечим себе надежный плацдарм для будущего покорения Мосульского и Алеппского султанатов. А захватив Аскалон, обеспечим себе надежный тыл и не допустим на территорию Святой земли египетских мусульман.

На совещании присутствовали только избранные вожди: король Иерусалима Балдуин Третий и его мать Мелисинда, которая делила бразды правления с юным сыном, европейские государи — Людовик Французский с супругой, Конрад Гогенштауфен, магистры двух орденов — тамплиер Робер де Краон и госпитальер Раймон де Пюи, бароны Франции, Германии и Иерусалима — только первые из первых, а также высшие духовные чины. На военный совет не приехали князь Раймунд Антиохийский, графы Раймунд Триполийский и Жослен Эдесский, лишенный своих владений, ставший бродягой. Как видно, они посчитали себя лишними на этом празднике будущей войны.

Едва юный Балдуин закончил, как взял слово Робер де Краон. По лицу магистра тамплиеров было видно, что он изумлен до глубины души.

— Дамаск?.. Но, ваше величество, Дамаск всегда был дружественен по отношению к христианскому Востоку. На протяжении десятилетий мы решали все вопросы миром. Более того, угроза над христианами Палестины не так велика потому, что султаны Алеппо и Мосула враждуют с Дамаском. Выступить против халифа означает подтолкнуть его к союзу с обоими султанатами. Не было бы лучшего подарка Нуреддину, чем нападение на могущественный Дамаск…

Это был голос разума, но что до него бесстрашным авантюристам? Они прошли огонь и воды, но теперь им хотелось еще и медных труб. Они желали триумфа и того, что ему сопутствует. Добычи! Великой добычи! А Дамаск, как и Багдад, самый богатый город Востока, притягивал и манил к себе уже одним своим названием. Где лучшие оружейники мира? В Дамаске. Где самые богатые золотых дел мастера? Тоже в Дамаске.

Людовик хмурился и хмурился, выслушивая одно предложение за другим, поступающие от французских, немецких и иерусалимских баронов. Идея бросить все силы на Дамаск так увлекла их, что они перекрикивали друг друга. Робера де Краона и поддержавшего его Раймона де Пюи оттерли и забыли о них. Все желали выступить как можно скорее. Но необходимо было выслушать двух главных лиц действа, которое называлось крестовым походом, — Людовика Седьмого Капетинга и Конрада Третьего Гогенштауфена.

И тут юный Балдуин не растерялся:

— Я предлагаю возглавить иерусалимских баронов и пятидесятитысячное войско моего королевства его величеству благородному Конраду Гогенштауфену!

Этим предложением юнец сразил пятидесятилетнего германца наповал. Ему давали возможность поквитаться с проклятыми сарацинами и тем самым реабилитировать себя как полководца. Конрад принял предложение, и все взоры обратились на Людовика Седьмого. Его бароны уже глотали слюнки, грезя о богатствах Дамаска, но что скажет их король?

Иерусалимская цитадель замерла в ожидании — король Франции принимал решение…

— Значит, Дамаск? — с усмешкой спросила мужа Алиенора, когда они ужинали вместе — эта формальная процедура исполнялась скорее для свиты, чем для самих супругов.

— А чем плох Дамаск? — спросил король, поедая бобы с овощной приправой, — блюдо в высшей степени бедное и аскетичное.

Король старательно постился и не пропускал ни одной службы, если только его не отвлекали дела будущих баталий.

— Да нет, Дамаск всем хорош, — обгладывая куриную ножку, с обворожительной улыбкой заметила королева. — Говорят, один из самых богатых городов на земле!

— Что ты этим хочешь сказать?

Она подарила ему еще одну улыбку.

— Да только то, что твои бобы и черствый хлеб плохо сочетаются с желанием как можно скорее погрузить руки в кладовые дамасского халифа!

— Мы идем воевать против мусульман, и его кладовые тут ни при чем! — резко отозвался Людовик. — Это священная война!

— Ну конечно! — с вызовом рассмеялась Алиенора. — Даже твои тамплиеры, и то сказали тебе, что нападение на Дамаск — ложный ход. Добавлю от себя: еще один твой ложный ход, Людовик. Мальчишка Балдуин желает расширить границы своего королевства и вместе со своей матерью использует вас. Мне, женщине, и то ясно это, как день. А случится неудача — все магометане Азии набросятся на нас.

— Ты злишься, что я не стал освобождать Эдессу? — усмехнулся он. — Это твое право, Алиенора.

— Да, я злюсь, что ты отказался от первоначального плана. Но ненависть к моему дяде Раймунду Антиохийскому ослепила тебя. Заставила совершать глупость за глупостью. Может быть, ты оглох, но я слышала своими ушами, как Робер де Краон предостерег сегодня всех вас, отважных вояк: напади вы на Дамаск, халиф может пойти на крайний шаг и объединиться с султанами Алеппо и Мосула, своими заклятыми врагами, и что вы тогда будете делать?

— Он не успеет, — тоже с усмешкой ответил Людовик. — Мы раньше возьмем столицу Дамасского царства и сделаем из города новый христианский оплот на Востоке.

— И поскорее запустите руки в золотые сундуки дамасского халифа, — вновь съязвила она.

Краска гнева ударила в лицо королю.

— Если бы я не послушал тебя и воспользовался бы предложением Рожера Сицилийского, не было бы ни жертв, ни затрат. А так благодаря тебе я разорил Францию! И нет ничего позорного в том, что я хочу восстановить свою казну за счет казны неверных, вместо того чтобы по возвращении домой обкладывать свой народ новыми налогами!

В этом вопросе Людовик был прав, но Алиенору эта правота остановить не могла. Она подняла кубок и сделала глоток вина.

— Не верю тебе, — покачала она головой. — Поплыл бы ты на кораблях Рожера, так случился бы шторм и половина твоих судов потопла. Или бы напали пираты, или произошло извержение вулкана, или землетрясение. Или корабли Рожера оказались бы худыми! — Ее так и распирало. — Со своим мастерством управлять армией ты бы обязательно нашел на свою голову приключения, и все кончилось бы новой неудачей.

Людовик поднял глаза на жену — его взгляд был тяжелым и непримиримым:

— Главное приключение, которое я нашел на свою голову — это ты, Алиенора. Ты — моя главная неудача. Не было бы тебя в моей жизни, мир вокруг меня был бы куда светлее!

Но тут зарделось и ее лицо. Обтерев руки, она отбросила салфетку прочь.

— Не было бы меня в твой жизни, ты, может быть, так и не узнал бы, что такое любовь!

— И ненависть в том числе! — горячо воскликнул он.

Алиенора встала. Слуг давно и след простыл — никто не хотел в такие минуты подвернуться под руку королю и королеве.

— Ненависть — это неизбывная тень, которая тянется за спиной у любви! Берешь одно, бери и другое! А еще лучше — просто не оглядывайся!