Мариан Фредрикссон - Крест любви. Евангелие от Магдалины

– Я подожду в горах, а ты пока съезди домой и приведи другого осла.

Сетоний не соглашался, он мог идти рядом с покалеченным ослом. Так как Мария хорошо знала садовника, она в конце концов рассказала ему все как есть: каждую весну она хотела вернуться в места своего детства и теперь с удовольствием отдохнет немного у ручья.

Теперь она сидела, подставив ладони под слетающие розовые лепестки. Она не позволяла воспоминаниям обрести форму, «думая» только глазами, ушами, кожей и носом. Ей помогали трели птиц, в ручье вода вихрилась воронками, и брызги оседали у Марии на лице. Она долго глядела на проворных ящерок, сновавших по скальной стене.

Она вспомнила, как именно пахнут весной «скипидарные» деревья, и удивилась: как же можно было забыть этот особенный аромат? Сверху доносился лай диких собак, и этот звук тоже был знаком Марии.

Она не сразу осознала, что уже не одна, оглянувшись через плечо: позади нее стоял мужчина и улыбался. Она улыбнулась в ответ.

– Ты не испугалась, – констатировал он.

Мария покачала головой.

Человек говорил на арамейском с галилейским акцентом. Это был иудей, о чем Марии сказали не только кисточки на его плаще, но также длинные вьющиеся волосы и серьезность, исходившая от него. Он был молод, и его улыбка была совсем детской.

«Невинный», – подумала Мария.

– Я Иисус из Назарета, – представился мужчина. – Я навещал свою мать и сейчас возвращаюсь в Капернаум через перевал.

– Ты рыбак?

– Можно и так сказать, – ответил он и вновь улыбнулся такой легкой и мимолетной улыбкой, которая, как почудилось Марии, на миг затмила солнечный свет.

– Я Мария из Магдалы. Но я живу в Тиверии со своей приемной матерью, и здесь я по ее делам.

– Ты иудейка.

Это тоже была констатация факта, и Мария кивнула.

Человек продолжал:

– У тебя невинные глаза.

Она смахнула с лица светлые волосы, взглянула ему в глаза и сообщила:

– Тебя вводит в заблуждение голубой цвет. Раньше я была шлюхой в доме веселья в Городе Грехов. Еще недавно я была содержанкой старого римского трибуна. Он умер, я стала свободной и смогла выехать в горы.

Она прикусила язык: «Зачем нужно было это говорить? Теперь человек уйдет». Но он не ушел, наоборот, подошел ближе и сел с нею рядом. Она резко произнесла:

– Ты разве не понял, что я нечестивица?

Новый знакомый запрокинул голову и рассмеялся.

– Твои глаза говорят за тебя. Ты – невинное дитя.

Пораженная Мария рассказала Иисусу, что именно так она подумала о нем, когда впервые увидела. Подумала, что он похож на ребенка. Он снова засмеялся, вытащил из сумки чашу, зачерпнул воды и выпил.

Мария смотрела прямо в его глаза – светлые, прозрачные. Серые?

Он отставил чашу и неожиданно спросил:

– Почему людей мучает чувство вины?

– Должно быть, потому, что они так злы. Это, в свою очередь, приводит к тому, что они почти все время боятся.

Он молчал, как будто ожидая от нее продолжения.

Наконец он вымолвил:

– Ты же не боишься?

– Может быть, потому, что самое худшее со мной уже произошло.

Тишина длилась долго. Он продолжал смотреть ей в глаза, и Мария поняла, что раньше не видела таких серьезных людей. С ним нельзя было просто складывать слова в доступные истины, нужно было взвешивать каждую деталь. Она стойко выдержала пронзительный взгляд.

– Я думаю, больше всего люди боятся быть покинутыми. Я никогда не принадлежала…

– Даже ребенком?

– Нет. Если в маленькой иудейской деревне у ребенка золотые волосы и голубые глаза…

Внезапно ей стало грустно, давняя печаль, прочно забытая, вновь дала о себе знать. Ее голос ожесточился.

– Уже в пять лет я была нечестивицей.

Он не стал ее утешать. Мария решила, что должна рассказать свою историю целиком, но в ту же секунду остановилась, внезапно осознав: он уже знает, он знает все. Странно, но она была в этом абсолютно уверена.

Мария неожиданно зябко поежилась, натянула на плечи накидку и сказала:

– Ты расскажешь о себе?

– Мне почти нечего рассказать. Я не знаю, кто я.

– Но ты насквозь иудей!

– Да, условия тому способствовали. Я был старшим сыном и должен был перенять мастерство отца. Он был плотником, обычным человеком… которого я не знал. Тем не менее он уделял мне много времени. Он шаг за шагом учил меня ремеслу. И рассказывал о Писании. Тора звучала в моей голове, я знаю наизусть красивые слова Писания, но в моем сердце они так и не нашли достойного приюта.

– А кто твоя мать?

– Она сильная. Но в ее глазах всегда появлялось беспокойство при взгляде на меня. Ей не нравилось мое одиночество, не нравилось, что я не играл с другими детьми, предпочитая оставаться наедине с собой.

Он уныло улыбнулся и продолжил:

– Когда умер отец, я не горевал так, как это положено. Мать и братья с сестрами порицали меня, но это меня не трогало. Вместо того чтобы выполнять долг старшего сына, я попросил брата взять мастерскую на себя. Я распрощался со своей семьей и пошел скитаться по южным пустыням.

– Это был смелый шаг!

– Мне это представлялось не так. Я подчинялся голосу Бога, который всегда звучал во мне. Однажды холодной звездной ночью в пустыне я понял, что именно голос Бога отделяет меня от других людей, которые его не слышат. И что именно поэтому людям требуется так много законов. Теперь я побывал дома и попытался объяснить это матери.

– Она поняла?

– Она сказала, что была готова к тому, что такой странный ребенок пойдет своей дорогой. Но она беспокоится, как бы я не сошел с ума.

Мария осмелилась спросить:

– Как ты можешь быть уверен, что слышишь именно голос Бога?

– Я прекрасно знаю это.

Она подумала; «Какой же он ребенок». Он ответил:

– Да. Ты не представляешь, сколько сил уходит на то, чтобы оставаться ребенком.

– Я могу представить, – возразила она и вложила свою руку в его ладонь.

Простое прикосновение отозвалось во всем ее теле, в глазах вспыхнул огонь желания. Она взяла его голову руками и поцеловала его. Произошло то, что должно было произойти – ее желание зажгло желание в нем.

Он сказал:

– Я никогда не был с женщиной.

Она ответила:

– Будь.

Вначале ей приходилось ему помогать, приучая его руки к своему телу. Вскоре, неторопливо и мягко изучив друг друга, они нашли то, что искали.

Он перевернулся на спину и рассмеялся:

– Этого я не понимал.

– Что тело таит в себе столько радости?

Он закрыл глаза, не ответив. Мария гладила его лицо. Он оказался старше нее, лицо было уставшим и измученным. Он спал, но вскоре Мария его подняла.

– Жаль, что нам нельзя здесь спать вместе. Скоро вернется мой слуга.

Она вспомнила о корзине с мягким сыром и хлебом и предложила ему поесть. Они обменялись лишь несколькими словами, пока ели хлеб и запивали его родниковой водой. Когда послышался стук ослиных копыт, он сказал: