Георгий Плеханов - Возвращенная публицистика. В 2 кн. Кн. 1. 1900—1917

Эта сторона политической эволюции меньшевиков нашла свое выражение в лозунге рабочего съезда. Я не взялся бы формулировать в нескольких строках тот хаотический конгломерат идей, который составляет содержание агитации за рабочий съезд. Достаточно сказать, что мысль о съезде рабочих представителей выросла у меньшевиков не из каких-либо определенных потребностей революционного развития, — это скорее мистическая идея воскресения, освобождения от подпольного крохоборства, от всех болезней партийного развития... Во всяком случае в настоящее время лозунг рабочего съезда служит только развитию беспредметного скептицизма, безбрежной самокритики и в конечном счете разложению партии. Эта организационная позиция имеет свою параллель в области политики.

Наша партия всегда исходила из той мысли, что противоречие между новыми буржуазными обществами и старыми самодержавно-крепостническими может быть разрешено только революционным путем. Так как объективная историческая задача состоит прежде всего в создании «нормальных» условий для развития буржуазного общества, то и самую революцию мы привыкли называть буржуазной. Но в сущности никто в партии не думал, что революция сложится по классическому типу Великой Французской [239]. Если Плеханов сказал в 1889 г.: «Революционное движение восторжествует, как рабочее движение — или не восторжествует вовсе», — то он этим выражал уверенность в том, что главной движущей силой нашей «буржуазной» революции будет классовая борьба пролетариата. Аксельрод сделал шаг дальше — и формулировал мысль об авангардной, руководящей роли пролетариата в русской революции. Это было равносильно признанию неспособности буржуазной демократии выступить в роли гегемона нашей исторически-запоздалой революции. Из этого вытекает вывод величайшей важности: во-первых, победоносное развитие революции должно передать власть пролетариату, как главной руководящей и движущей силе революции. Во-вторых, идя сознательно навстречу революционной власти, социал-демократия должна развить прямую и непосредственную борьбу с буржуазным либерализмом за влияние на широкие народные массы, прежде всего на крестьянство.

Меньшевики отвергли эти выводы. В рамках буржуазной революции, говорят они, пролетариат не может и не должен стремиться к власти. Его роль — роль крайней оппозиции. Только такая роль даст ему возможность не раствориться в революционной стихии. Воспреемницей революционной власти может быть только буржуазная демократия. Но так как такой демократии нет, то остается ее выдумать. Отсюда идеализация кадетов, преувеличенная оценка их исторической роли, оптимизм за счет их будущности. Источником оппортунистических шатаний меньшевиков является не узкий практицизм, а социалистическое доктринерство. Оттого идея национальной оппозиции, которая должна подчинять себе революционную политику пролетариата, часто соединяется у меньшевиков с постоянными напоминаниями о необходимости «строго классовой», «самостоятельной», «пролетарской» политики.

Поддержка либеральных лозунгов навязывается меньшевиками их страхом пред опасностями, которыми грозит самостоятельности пролетариата его гегемония в «буржуазной революции».

Сохраняя принципиальную верность марксистскому методу, меньшевики применяют его не для анализа исторических перспектив, которые открываются перед пролетариатом, а для розыска затруднений, препятствий, опасностей. Какую бездну находчивости и остроумия проявили некоторые литераторы — меньшевики для доказательства того, что наша партия в социалистическом смысле представляет собой фикцию, что ее успехи идут исключительно на пользу буржуазии, что самостоятельность пролетарской политики есть только наша красивая иллюзия. Революция под их пером превращается в выставку исторических искушений.

Охранение «самостоятельности» пролетариата по этой схеме превращается в борьбу против логики классового развития революции. Безнадежность этой борьбы, которая, несмотря на свои нередко оппортунистические выводы, больше похожа на социалистическое доктринерство Дон-Кихота, чем на «реформистское» тупоумие Санхо-Пансо, — безнадежность этой борьбы толкает наиболее последовательных меньшевиков к тому выводу, что «истинные социалисты» не могут сыграть большой роли в буржуазной революции, что их удел — роль пропагандистского кружка. Они считают раскол партии неизбежным и желательным и втайне мечтают о социалистической секте избранных, как об единственном убежище от буржуазных соблазнов.

Между безбрежной организацией масс, которая должна явиться в результате рабочего съезда и поглотить социал-демократию, и между сектой истинных социалистов — на этом огромном пространстве раскачивается меньшевизм под толчками своих собственных противоречий.

Приходится раз навсегда отбросить мысль, что меньшевизм, как политическое течение, способен играть руководящую роль в партии. Большевизм, как направление, играл бы сейчас более прогрессивную роль, если б его не убивал большевизм, как фракция.

Т. Р. Люксембург сравнила на Лондонском съезде наши две фракции с жоресизмом и гедизмом во Франции. Когда на правом крыле, — так приблизительно сказала она, — социализм превращается в хаотическое бесформенное вещество, тогда левое крыло неизбежно переходит в состояние твердокаменности. Это состояние является лишь в результате борьбы революционного социализма за самосохранение. Если большевикам свойственна прямолинейность, узость и твердокаменность гедистов, то с этими их чертами нужно бороться: но необходимо в то же время помнить, что именно большевизм является исторически сложившейся формой революционного социализма в России. Таковы были выводы т. Люксембург. На наш взгляд, к этим выводам можно примкнуть лишь с самыми серьезными оговорками.

Во-первых, поскольку мы отвлекаемся от объективных условий и переносим вопрос в сферу тактики, мы имеем полное право сказать, что в тех случаях, когда революционный социализм развивает политику сектантской узости, прямолинейности и замкнутости, он неизбежно рождает в самом рабочем движении реакцию в форме политического оппортунизма и организационной распущенности. Эти две противоположности взаимно обусловливают и взаимно питают друг друга. И забывая об этом, т. Люксембург совершает крайне одностороннее перенесение ответственности с большевизма на меньшевизм. Это вопрос об одной только исторической справедливости. Достаточно вспомнить позицию самого Гэда в русских делах, чтобы понять, что противоположности не только обусловливают, но и переходят друг в друга, и что твердокаменность является такой же плохой гарантией социалистической политики, как и бесформенность.