Зигфрид Обермайер - Калигула

— Значит, ты решила навестить друзей в Бавли. Надеюсь, что с этими людьми все в порядке. Моей сестре нельзя забывать о достоинстве и чести.

— Как это делает Друзилла… — двусмысленно заметила она.

Калигула направил пристальный взгляд на Ливиллу.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, делает ли ей честь то, что она делит ложе со своим братом.

Калигула оставался на удивление спокойным:

— Ты не понимаешь. Вы все не понимаете. Наша связь — это желание богов. Она моя супруга и одновременно сестра, это священная форма брачного союза. Правители Египта следовали ей веками.

— Ты не фараон, а римский император. Но нам с тобой ссориться ни к чему. Меня это не касается. Так я получу парусник?

— Можешь взять один, а если хочешь — целый флот. Сестры императора должны путешествовать по-императорски.

— Одного достаточно, Калигула, спасибо.

Теплым летним днем Ливилла поднялась на борт. Проплыв мимо Антия, она остановилась в Анксуре, чтобы провести ночь. Древний город превратился в место летнего отдыха благородных особ, правда, не такое блистательное, как Байи или Бавли, но сюда было удобно добираться из Рима. На следующий день, обогнув мыс Мизений, где стояла часть римского флота, сестра императора добралась до маленькой гавани Бавли. Префект хотел сообщить о прибытии высокой гостьи, чтобы ей готовили достойный прием, но она отказалась.

— Нет! Я не хочу никакого шума и никакой торжественности. В Байи меня ждут друзья, и все должно пройти тихо.

В сопровождении двух служанок Ливилла прямо в гавани села на носилки и распорядилась доставить ее на виллу Серения. Дом был достаточно старым и к нему примыкал огромный сад. По обеим сторонам участок земли окаймляли ручьи, а заканчивался он в бухте, окруженной высокими скалами.

Сенека светился от счастья.

— Калигула отпустил тебя из-под своей опеки? Как долго ты сможешь здесь оставаться?

— Сколько захочу.

Она оглянулась по сторонам.

— Никогда не думала, что в переполненном людьми Байи можно найти такие уютные уединенные места.

— Серений любит эту виллу; здесь прошло почти все его детство.

— Могу понять, — сказала Ливилла. — Мы должны быть ему благодарны за позволение пожить здесь.

— Мы совсем одни, любовь моя. Немногочисленная прислуга нам не помешает. Из осторожности я привез врача, чтобы он дежурил у моей постели, в случае если нагрянут преторианцы. Его зовут Евсебий, и он тоже не будет нам помехой.

Сенека взял ее за руку:

— Пойдем, я кое-что покажу тебе.

Они спустились по окаймленной кипарисами и рододендронами извилистой тропе к бухте, а потом по мраморным ступеням к небольшому бассейну, где узкий ручеек, стекая со скал, впадал с тихим журчанием в море. Хозяева расширили природный бассейн и построили в скале грот, в нишах которого стояли мраморные фигуры сирен и нимф.

— Вода стекает с гор. Она просто ледяная, но прекрасно подходит для того, чтобы смыть соль после морских купаний. Ты умеешь плавать?

Ливилла рассмеялась.

— Еще как! Отец научил всех детей, а после его смерти мать следила за тем, чтобы мы регулярно плавали — и девочки тоже. Я с трех лет в воде и плаваю, как нереида!

— Сейчас посмотрим! — крикнул Сенека. — Поплыли наперегонки!

— Я думала, что ты смертельно болен…

Сенека засмеялся.

— Врач прописал мне регулярные морские ванны.

Он повел ее к маленькому пляжу, огороженному темными скалами. Держа друг друга за руки, они остановились. Тишину, пронизанную послеполуденным солнцем, прерывали только дыхание моря и далекий стрекот цикад.

— Если бы сейчас нимфы спустились к нам из своих ниш, я бы нисколько не удивилась, — тихо сказала Ливилла.

Сенека посмотрел на нее с изумлением.

— Как раз об этом я и думал. Во всяком случае, здесь сразу забываешь, что Рим вообще существует.

— Я уже забыла, — сказала Ливилла и разделась. — Поплывем в море?

— Нет, — ответил Сенека. — Я должен сначала тебя хорошенько рассмотреть. Теперь понимаю, почему нимфы остались стоять на своих местах. Они побоялись, что не смогут соперничать с твоей красотой.

Ливилла засмеялась.

— Ты хорошо знаешь, что хочет слышать женщина. Но нимфа могла бы и выиграть спор.

— Никогда, если бы я был судьей.

Сенека тоже разделся и притянул Ливиллу к себе.

— Я до сих пор не могу поверить, что держу тебя в объятиях, что мы можем быть вместе, в то время как Калигула, наверное, плетет в Риме свою смертоносную паутину. Он ненавидит счастливых людей…

Ливилла закрыла ему рот.

— Ни слова о Калигуле! Я бы хотела услышать сейчас его имя в последний раз. Он не заслуживает упоминания в таком прекрасном месте.

— Ты права, — согласился поэт и приник к устам Ливиллы долгим поцелуем.

Почувствовав сильное возбуждение, он уложил возлюбленную на теплый песок, и та была готова его принять. Они любили друг друга в маленькой бухте, а море своими волнами, как руками, нежно поглаживало их ноги.

Потом они долго плавали, и Ливилла действительно оказалась гораздо проворнее. Она так глубоко ныряла, будто принадлежала к свите самого Нептуна, бороздящего море с тритонами и нереидами. После купания они с криками окунулись в ледяную воду, обрызгивая друг друга, и снова выбежали на берег.

Ливилла встряхнула распущенными волосами, облепившими ее грудь и плечи. Взяв полотенце, Сенека насухо вытер ее тело, не забыв покрыть нежными легкими поцелуями плечи и затылок. Стоя сзади, он обхватил руками ее груди.

— Они как раз созданы для моих рук, подходят, будто сделаны на заказ.

— Как и должно быть у мужчины и женщины. Пока двое любят друг друга, каждый — лишь половина общего тела. Моя грудь жаждет твоих рук, мой рот — твоего поцелуя, а лоно — твоего фаллоса. Мы соединяемся и становимся одним телом — как было задумано богами.

— Ты ставишь под сомнение мое звание поэта, — улыбнулся Сенека. — Мне остается добавить к твоим словам, что я, соединяясь с тобой, сам себя чувствую богом. Этот подарок нам прислали с Олимпа, чтобы мы хоть на миг испытали божественное наслаждение. Но боги завистливы, они ограничили это чувство всего несколькими мгновениями.

Ливилла натянула тунику.

— И это говоришь ты, который не верит ни в каких богов!

— Я верю в божественное, не спрашивая, откуда оно приходит. А теперь пойдем в дом, сядем на террасе и встретим заход солнца соррентийским вином.

Клавдий Цезарь, дядя императора, знал, как нелегко ему будет сохранить свою жизнь во время правления племянника. Он старался находиться подальше от Рима, насколько это было возможно, и работал в своем загородном имении над многотомным историческим трудом.

И все же он являлся членом правящей династии, а это предусматривало выполнение определенных обязанностей. Клавдий был членом коллегии жрецов Августа и занимал ряд других почетных должностей.