Зигфрид Обермайер - Калигула

Эмилий Лепид провел гостей в дом.

— Нам придется самим себя обслуживать, поскольку рабы гуляют. Именно поэтому мы назначили встречу на сатурналии.

Валерий Азиатик, устроившись на ложе, обратился к тому, кого Калигула назвал своим лучшим другом:

— Ты обещал сегодня сюрприз. Не мучай же нас, показывай.

Лепид исчез в соседней комнате и вернулся с хорошо знакомым всем присутствующим человеком:

— Удивлены? Да, это Корнелий Лентулий Гетулик, легат в Германии, историк и поэт, и, что сейчас особенно важно, заклятый враг Калигулы.

Валерий поднялся и обнял легата.

— Бессмертные боги! Я рассчитывал на все, только не на то, что снова встречу тебя!

Он обратился к остальным:

— Мы знакомы давно, но, с тех пор как Гетулик надел плащ генерала, у него не осталось времени для друзей.

Гетулик — коренастый мужчина среднего роста в возрасте около сорока лет, был совершенно не похож на солдата. Правильные тонкие черты лица и немного меланхоличный взгляд выдавали в нем поэта и мыслителя. Он улыбнулся Азиатику.

— В последнее время у меня появилось сомнение, стоит ли служба Риму и его императору того, чтобы забывать о друзьях.

— Риму мы все желаем самого лучшего, о Калигуле этого сказать не можем. Наш Сапожок… — сказал Лепид.

— Мы должны примерить Риму другой сапог, — перебила Агриппина.

— Ты как раз подвела нас к теме, Юлия Агриппина, — кивнул Гетулик.

— Но сапог сидит прочно, — продолжил мысль Валерий Азиатик, — а прежде чем примерять новый, старый надо выбросить. Но как?

— Мы должны принудить его отречься, — высказала Ливилла свое мнение.

— Отречься? — глаза Агриппины блеснули. — Как ты себе это представляешь? Он прячется за спинами доверенных, хорошо оплачиваемых преторианцев, а его германцы любого разорвут на куски. Калигула никогда не отречется! Когда хотят разделаться с крысой, ее убивают. Так поступим и мы. Каждый день, который приблизит это событие, спасет жизни достойных людей.

Валерий захлопал в ладоши.

— Браво, Агриппина! Достойные слова, и я присоединяюсь к ним. Его смерть спасет Рим от еще более страшной беды. Вопросов два — где и как?

Ливилла упрямо покачала головой.

— Я не могу одобрить убийство собственного брата. Разве это не опасно — пользоваться его же методами?

Агриппина рассмеялась.

— Боги отняли у тебя разум, сестра? Или это влияние поэта, с которым вы совершаете полеты на Пегасе в высоты, недоступные нам, простым смертным? Так разреши мне, как старшей, вернуть тебя с небес на землю. Возможно, в какой-нибудь театральной пьесе события могут завершиться не так трагично, но это не сцена, а жизнь, и она проходит на римской земле.

Ты сказала, что мы хотим действовать его же методами. Правильно! Но мы это делаем не для того, чтобы набить карманы деньгами ни в чем не повинных людей, а для того, чтобы спасти их, а еще для того — почему я должна об этом молчать? — чтобы спасти себя. Я ни секунды не сомневаюсь, что и наши имена стоят в списке приговоренных к смерти.

Ливилла опустила голову.

Лентулий Гетулик повернулся к Азиатику:

— Итак. Где и как?

Ливилла снова вмешалась в разговор:

— Император знает о том, что ты в Риме?

Гетулик посмотрел на нее с удивлением.

— Ты считаешь меня глупцом, и предполагаешь, что я явился тайно? Похоже, ты неправильно оцениваешь место легата. За каждым моим шагом наблюдают и потом комментируют очень многие, не говоря уже о шпионах Калигулы. Нет, я здесь официально с докладом для императора. И именно с этим докладом связаны мои надежды. Скажу сразу: в Германии все так же мирно и спокойно, как в соседней комнате, но Калигуле я представлю положение дел иначе. Скажу ему, что многие признаки указывают на подготовку мятежа. А дальше напомню, как его любили в войсках отца и что солдаты помнят, почему он получил имя Германика. Легионеры, скажу я, хотят наконец видеть своего императора, к тому же он получит возможность снискать военную славу. Возможно, мне удастся поговорить и о походе в Британию.

Гетулик осмотрел присутствующих.

— Что скажете о моем плане?

— Неплохо, — похвалил Лепид. — Действительно неплохо. Если Калигулу и можно выманить из Рима, то только так. Но твой план не продуман до конца. Хорошо, предположим, император отправится в Германию по каким-либо соображениям, но как будут развиваться события дальше? Ты хочешь мирных германцев толкнуть на войну в надежде, что Сапожок падет в сражении?

Тут все рассмеялись, и Гетулик поднял руку:

— Вы правы, это только половина плана. Когда Калигула окажется в Германии, у него начнется солдатская жизнь. Там нет дворцов, только палатки, весь лагерь как на ладони. Я позабочусь о том, чтобы его охрану — хотя бы при определенных обстоятельствах — заменили на наших людей. — Тут Гетулик провел указательным пальцем по своей мускулистой шее.

— Прекрасный план! — воскликнула Агриппина. — Но почему все так сложно? Почему его обязательно нужно заманивать в Германию? Разве нет среди вас настоящего мужчины, который мог бы воткнуть меч в его грудь? Вы ведь все солдаты, по крайней мере были когда-то. С Цезарем такое произошло в сенате — на глазах у всех!

Ливилла остановила разгневанную сестру.

— Тебе-то не придется этого делать. Кроме того, ты знаешь, что Калигула — в отличие от Цезаря — не смеет и шагу ступить из дворца, не окружив себя живой стеной охраны. Наш брат запретил приближаться к своей священной персоне, а больше всего ему льстит, когда перед ним падают ниц, как принято было во времена фараонов. Он не боится только Мнестра и Евтюха, от остальных же держится подальше, потому что боится кинжала, который охранники могли по недосмотру оставить у приглашенного на аудиенцию. Ты говоришь, что кто-нибудь должен с мечом явиться перед ним. Ты не знаешь, что все оружие отбирают перед тем, как впустить к нему? У всех! Даже у самых доверенных друзей и у военных, которые, как Гетулик, приходят с докладом. Агриппина, то, что ты говоришь, невыносимо!

Та улыбнулась и, казалось, совсем не обиделась.

— Смотрите-ка, моя спокойная сестричка сейчас, похоже, разгорячилась…

— Надо признать, что она права, — вмешался Гетулик.

Тут лицо Агриппины исказилось ненавистью.

— Если Калигула, как говорят в Риме, обнимает актеров, может быть, эта привилегия распространяется и на поэтов? Они ведь в чем-то похожи… Не мог бы справиться с этим заданием твой, скажем, Луций Сенека? Говорят, он тоже недолюбливает императора.

Ливилла ответила, не повышая голоса:

— Пока я называю Лепида твоим другом, требую, чтобы и ты называла Сенеку моим другом, и говорила о нем уважительно. Кроме того, имя Сенеки стоит в черном списке Калигулы, и это только вопрос времени, когда он пришлет в его дом преторианцев. А уж принимать он его и подавно не станет. Значит и это невыполнимо.