Жорж Санд - Собрание сочинений. Т. 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер

— Как же, как же, ваше сиятельство, — отвечал господин Лербур, — работают там четверо рабочих, и даже сегодня.

— Но сегодня воскресенье, — заметил кюре.

— Вы отпустите им этот грех, кюре, — сказал граф.

— Боюсь, однако, — вмешался Изидор, только и поджидавший удобного момента, чтобы вставить свое слово, — боюсь, что господину графу их работа вряд ли придется по вкусу. У них скверное дерево, и вообще они ничего во всем этом не смыслят. Старик Гюгенен мастер неплохой, но он сейчас болен, ну а сынок его — отъявленный невежда, деревенский краснобай, словом, настоящий осел…

— Сделай милость, дай нам отдохнуть от ослов, — сказал граф, спокойно тасуя карты, — хотелось бы хоть на некоторое время забыть об их существовании.

— Позвольте все же сказать, ваше сиятельство, этот олух совершенно не способен выполнить работу, за которую взялся. Самое большее, что можно ему доверить, — это обтесать какое-нибудь бревно…

— Берегись в таком случае, как бы это не оказалось опасным для тебя, — отвечал ему граф, который в своем роде был шутник не хуже старого Гюгенена. — Однако позвольте, кто же, собственно, нанял этого мастерового, не твой ли батюшка?

Господин Лербур в эту минуту находился в другом конце комнаты, где рассыпался в восторженных восклицаниях по поводу коврика, который вышивала госпожа Дефрене, и не мог слышать, как его сын честит Пьера Гюгенена.

— Мой отец ошибся, взяв этого рабочего, — сказал Изидор, понизив голос. — Ему его очень расхваливали, и он понадеялся, что это выйдет дешевле, чем выписывать настоящего работника откуда-нибудь издалека. Но он просчитается, потому что все, что сделано в часовне и еще будет сделано, придется потом переделывать заново. Я собственным именем готов ручаться, что это так.

— Собственным именем? — переспросил старый граф, не прерывая игры и явно издеваясь, хотя Изидор и делал вид, что не замечает этого. — Вот была бы потеря! Если бы я имел счастье называться господином Изидором Лербуром, не стал бы я так рисковать!

— Очень уж вы строги, господин Изидор, — со свойственным ей ребяческим кокетством сказала маркиза Дефрене, которой успели уже наскучить комплименты господина Лербура-старшего. — А я, — продолжала она своим нежным и певучим голоском, — случайно проходила через часовню, и мне показалось, что новая резьба прелестна, ничуть не хуже, чем старая. Чудо что за резьба! Вы правильно сделали, милый дядя, что решили восстановить часовню. Она будет такая изящная, совсем в нынешнем вкусе!

— Как это в нынешнем вкусе? — воскликнул Изидор с рассудительным видом. — Ей уже более трехсот лет.

— Ты как, сам додумался до этого? — насмешливо спросил его граф.

— Но ведь… — начал было Изидор.

— А теперь это опять модно, — с раздражением прервал его кюре, которому болтовня Изидора мешала обдумывать ходы. — Моды время от времени возвращаются… Да не мешайте же нам играть, господин Изидор.

Господин Лербур бросил на сына испепеляющий взгляд, но тот, весьма довольный, что ему удалось все же нанести Пьеру первый удар, подсел к дамам. Мадемуазель Изольда, питавшая к нему непреодолимое отвращение, немедленно встала и перешла на другой конец комнаты, госпожа Дефрене, более снисходительная, поддержала разговор с младшим чиновником управления шоссейных дорог Она начала задавать ему вопросы сначала о часовне, затем о Пьере Гюгенене, о котором он так дурно отзывался, и, наконец, поинтересовалась, кто из рабочих, встреченных ею давеча в мастерской, и есть этот самый Пьер Гюгенен.

Один из них показался мне очень приятным, — простодушно заметила она.

— Пьера Гюгенена там вовсе и не было, — отвечал Изидор, — а тот, о ком вы говорите, — это его товарищ. Не знаю, как его настоящее имя, но прозвище у него пресмешное.

— Правда? Ах, скажите, что за прозвище, я так люблю все смешное.

— Товарищ называет его Коринфцем.

— О, да это прелестно — Коринфец! Но почему он так его называет? Что это означает?

— У этих людей вообще всякие странные прозвища. Второго, например, они называют Сердцеедом.

— Да что вы? Это в насмешку, да? Ведь он же просто урод! В жизни не видела никого безобразнее!

Будь на месте Изидора кто-нибудь понаблюдательнее, ему пришло бы, пожалуй, в голову, что госпожа Дефрене проявляет к мастеровым, работающим в часовне, куда больший интерес, чем это полагалось бы маркизе, опровергая тем самым утверждение Лабрюйера [75] Лабрюйер Жан (1645–1696) — французский писатель-моралист. Жорж Санд не точно цитирует отрывок из главы III «О женщинах» его книги «Характеры, или Нравы нашего века».(Примеч. коммент.). , будто «только монахиня способна увидеть в садовнике мужчину». Но, зная кокетливый нрав маркизы, Изидор, считавший себя неотразимым, не придал этому значения, полагая, что с ее стороны это лишь предлог подольше удержать его подле себя, чтобы насладиться беседой с ним.

Маркиза Жозефина Дефрене, урожденная Клико, была дочерью местного разбогатевшего суконщика. Совсем юной ее выдали замуж за маркиза Дефрене, приходившегося графу племянником. Маркиз сей был туренский дворянин, весьма благородный, если судить по родословной, но вообще препустой малый. В годы Империи он служил, но, не отличаясь ни особыми талантами, ни безупречным поведением, никак не продвинулся, а только успел промотать свое состояние. Во время «Ста дней» [76] «Сто дней» — вторичное правление Наполеона I после возвращения его с острова Эльбы (1815).(Примеч. коммент.). он не проявил ни достаточной ловкости, ни достаточной смелости: слишком поздно предав императора, он не сумел извлечь выгоду ни из своей измены, ни из своей верности. Тогда он вновь сел на шею графу де Вильпрё, который, не зная, как избавиться от несносного племянника и его вечных долгов, задумал переложить свою ношу на семью Клико, женив его на их богатой наследнице Жозефине.

Родителям Жозефины достаточно хорошо было известно, что будущий зять нехорош собой, немолод, не слишком любезен с людьми, что в нравственном отношении он столь же небезупречен, как и в денежном, словом, что брак этот вряд ли принесет их дочери семейное счастье и достойное положение. Однако возможность породниться с «самым сиятельным семейством», пользуясь выражением господина Лербура, кружила им голову. Что же до девицы Клико, то за титул маркизы она готова была примириться решительно со всем.

Ей понадобилось всего несколько лет, чтобы убедиться, как горько она ошиблась. Маркиз очень быстро самым пошлым образом промотал приданое жены, и тогда господа Клико, желая обеспечить дочь хоть каким-то капиталом на будущее, предложили зятю полюбовную сделку: дочь они забирают к себе, ему же назначают пенсию в шесть тысяч франков в год, с тем что он будет транжирить ее в Париже или за границей. В самый разгар переговоров мамаша Клико неожиданно скончалась, а отставной суконный фабрикант вновь вернулся к делам, дабы возместить ущерб, нанесенный его состоянию, и Жозефина вместе с отцом и двумя тетками поселилась в огромном, безвкусно обставленном доме рядом с фабрикой, на берегу Луары, в нескольких лье от Вильпрё.