Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера

– Гм, – произнес Вацлав.

Взгляд у Мельхиора был отсутствующий.

– Он хороший парень, и… э… Я думаю, он даже по-своему рад тому, что я здесь… кхм… Младший брат и все такое, который так вовремя оказался под рукой… Да-да…

– Гм, – повторил Вацлав, отломил кусок морковки и подал его Мельхиору. – Вот, возьми. Очень полезно для пищеварения.

Мельхиор протянул руку за морковкой и кивнул.

– Гм, – сказал он. Немного помедлив, он откусил и принялся жевать. Затем снова кивнул. – Гм, – повторил он и покорился на Вацлава.

Вацлав смотрел в небо и улыбался.

Мельхиор тоже улыбнулся.

Вот так они и попрощались, стоя в переулке в Вюрцбурге, в первый солнечный день нового года. Никто из них даже не догадывался, при каких обстоятельствах им доведется увидеться вновь.

– Смотри, что у меня есть, – сказал Андрей, теребя узелок, в который была замотана пачка бумаги, придавленная с двух сторон деревянными дощечками.

Киприан оставил свое место у окна библиотеки и неторопливо подошел к Андрею. Он был вынужден признаться, что за все дни, проведенные в Райгерне, почти ничем не помогал Андрею. Он отправил почтового голубя в Прагу и получил одного с ответом, но не смог узнать больше того, что им уже рассказали монахи: что Агнесс и Александра отправились в путь на следующий день после Дня святого Николая, чтобы спасти Лидию. То, что это был очередной маневр его жены с целью вытащить их дочь Александру из долгого застоя, вызванного смертью сына и супруга, Киприан прекрасно понимал. Он очень хорошо разбирался в мыслях и чувствах дорогих ему людей, и тихая неприязнь Андреаса к Александре не осталась для него тайной, как и постоянная грусть Агнесс из-за того, что между ее детьми уже нет былой гармонии. Киприан не был бы самим собой, если бы нe догадался, в чем заключалась ошибка: дети всегда чувствовали себя на втором месте после безусловной любви, которую их родители испытывали друг к другу, а возможно, даже на третьем месте – после задания, которое свалилось на семью с учреждением службы Хранителей библии дьявола. Конечно, само по себе задание не должно было привести к длительному напряжению. Однако к нему добавились беспрестанный страх Андреаса не справиться со своими обязанностями главы фирмы и тихая грусть Александры из-за потери семьи (и ее ожесточенная борьба с любовью, которая уже поселилась в ее сердце, – Киприана можно было во многом упрекнуть, только не в том, что он не в состоянии заглянуть в самое сердце тем, кто ему небезразличен), а также старания Мельхиора избежать и внутренней раздвоенности старшего брата, и боли старшей сестры, в результате чего он не привязывался ни к чему. Это был гордиев узел. Однако Киприан никогда прежде не чувствовал его так отчетливо, как в течение этих дней. Ему казалось, что Рождество, исполненное недовольства и проведенное вне семейного единения, – предзнаменование того, что их семья никогда больше не сблизится. И впервые за много лет он снова испытал страх перед падавшей на них тенью, имеющей вид библии дьявола и сковывающей льдом все надежды. Вместе с этим страхом перед его внутренним взором постоянно появлялась картина: две идентичные бутылочки с лекарством, только вот одна из них содержала в себе смерть, и жертва добровольно принимала ее – в полном неведении о том и преисполнившись надеждой на выздоровление.

Его передернуло. Изо всех подлых и коварных поступков этот показался ему наихудшим, и он поймал себя на том, что уже сжал кулак и бьет им о стену.

Молчаливый послушник, которого им в качестве помощника выделил брат привратник, поднял взгляд, но сразу же опять опустил его и вернулся к своим делам. Очевидно, в монастыре Райгерн господствовало мнение, что Киприану Хлеслю можно доверять во всем и следует вести себя так, будто тебя ничем не удивишь.

– Как ты считаешь? – спросил Киприан Андрея, не успел тот дойти до конторки. – Если человек что-то сделал дважды, означает ли это, что он сумеет это сделать и в третий раз, или это значит, что пришел черед терять?

Андрей задумчиво посмотрел на него.

– Можно ведь попробовать сделать все и в третий раз?

– Потому что, если не попробовать…

– …то потеряешь в любом случае. – Андрей кивнул и улыбнулся.

– Мудрость сочится с твоих губ, как медовая роса, – заметил Киприан.

– В данном случае все решил твой собственный ум, о великий мудрец.

– И где еще я услышу на свой счет такую банальность?

Улыбка Андрея стала шире.

– Я нашел кое-что, – сказал он. – Хочешь посмотреть прямо сейчас или предпочтешь еще немного молча погоревать о жизни?

Киприан скроил недовольную мину.

– Подожди немного… еще чуть-чуть… вот, теперь я достаточно упал духом. Давай посмотрим, что у тебя там.

Они склонились над листом бумаги, где были записаны имена и действия иезуитов, замешанных в процессе Анны Моргин. Казалось, сначала им не терпелось изобличить девушку как ведьму, и, очевидно, они приложили свою руку к тому, чтобы убедить Каспара изменить возлюбленной. Однако потом Анна скрылась, убежище, которое ей дал Бука, было осквернено, и Бука погиб. Это сильно отрезвило иезуитов, и они принялись размышлять над тем, в какой грязи они, собственно, оказались.

– Это вся история охоты иезуитов на ведьм в меньшем масштабе, – абсолютно серьезно заметил Андрей.

– И о чем нам это говорит, кроме как о том, что люди иногда просыпаются и спрашивают себя, правильно ли они поступают?

– Вот… – Андрей перелистал несколько страниц и указал на последнюю запись. Киприан с трудом разобрал почерк и ахнул.

– Мы были правы, – сказал он. – Они забрали мальчишку в Рим.

– Доброе дело, которое должно было уменьшить зло, причиненное во время процесса против Анны Моргин.

– Доброе дело! – передразнил его Киприан. – Принести знание о библии дьявола в самое сердце ордена иезуитов, где самые хитрые головы всей церкви только и ждут, как бы прочитать потаенные желания Папы по его глазам!

– Если бы он разболтал все, то мы сейчас не были бы здесь, а библия дьявола уже давно лежала бы в Ватикане. Мальчик промолчал. И это заставляет нас задуматься: почему?

– Ты стареешь: уже начал повторяться, – заметил Киприан.

– И что нам делать?

– Нужно выяснить, где сейчас этот мальчик.

– Но как?

– Здесь нигде не написано, как его зовут?

– Вот… Тут сказано, что мальчик не знал собственного имени, и…

– Я никогда еще о таком не слышал!

– Киприан, как ты считаешь, скольких детей, не знавших собственного имени, я видел, когда жил на пражском дне? У нас было по меньшей мере двое Косоглазых, один Нос Картошкой и один Бородавка, и это только в том квартале, в котором обитал я. Если мальчик был бастардом, например, богатого крестьянина, от которого понесла служанка, то, возможно, его даже не крестили.