Борис Алмазов - Атаман Ермак со товарищи

— Он ведь дело говорит, — сказал атаман Пан. — Сейчас как раз зимняя охота закончилась. Меха выделали — надо ехать ясак собирать.

— Сами привезут! — сказал Кольцо.

— Сами не привезут, — возразил Ермак. — Непривычные, да и недосуг, а Кучум-то ясашников пошлет — ему деньги надобны. Да и не резон ему сейчас обычай менять — сразу в лесах поймут, что он тут не хозяин.

— Надо за ясаком ехать! Беспременно надо, — сказал Мещеряк.

— Кто сказал, тот и напросился! — засмеялся Пан. — Не горюй, я с тобой пойду.

— А ведь вы, ребята, дело удумали! — согласился с ними Ермак. — Надо за ясаком сходить. Что тут окопавшись сидеть, как медведи в берлоге? Айда по улусам да стойбищам... Сбирайте отряд-ватагу, а Бояр поведет.

Устроили смотр, выведя всех казаков, поднимая даже тех, кто уже залег от ран или от худой пищи.

— Ну вот... — сказал Ермак. — Полусотню наскребем. А боле вам и не надобно. Боле у нас и коней, и саней нет. Да и вам на походе не прокормиться.

— Куда пойдем? — Мещеряк оживился, хлопотал, теребил казаков. Помогал коней ковать, сани лично осматривал, чтобы в дороге не подвели.

— Покамест, я полагаю, перехода на полтора-два! — предложил Пан.

Долго выспрашивали Бояра, как идти, словно не доверяя ему. А на самом деле прикидывая, хватит ли силенок поспешать за привычным к морозам и длинной дороге сибиряком.

Снарядили десять саней. Взяли двадцать лошадей — на каждые сани по заводному коню на смену. Оружие каждый взял свое, да самострелы и пять за-тинных пищалей больших. Огненного припасу да харчей... Морщился рыжий немец, когда припасы отпускал, да и казаки отворачивались, отводили глаза. Знали: почти что последнее у товарищей берут. Особливо сухарей да крупы, которым счет был штучный, да чуть не по зернышку. Кончались припасы, из Чусовых городков везенные. Одного пороху да свинца еще было вдосталь — так ведь его варить да хлебать не будешь, и для войны одного огненного боя мало. Харч нужен хороший, зипуны, да обувка крепкая, да и еще снасть ■сикая, а без того не войско, а станица разбойная.

Знамя возьмите! — посоветовал Ермак. — Чтобы видать было — не ушкуйники каки, а государевы поди... И не грабят, а ясак государев сбирают!

Эх! — сказал улыбчивый и толстенький Пан. — Знаем мы про то, какие мы есть Государю люди дорогие. Добро, когда почитают нас на Москве за пса смердящего...

Пес-то по чину выше будет! — усмехнулся немолодой казак с черной повязкой вместо отрезанного носа, взявшийся править первой запряжкой.

С Богом, ребятушки! Поспешайте! — благословил

Старец, а совершенно прозрачный от старости и постов батюшка, что молчаливо и покорно следовал за казаками аж от самого Качалина-городка, дал приложиться ко кресту. — Во имя Отца и Сына и Святаго Духа...

Тронулись, заскрипели полозья по рыхлому уже, мартовскому снегу. Свистнули возницы, гикнули казаки. Замотали руками зашитые в меховые кухлянки остяки, что побежали рядом с санями на лыжах.

Может, чего и получится! — сказал раздумчиво Ермак, глядя из-под руки вслед отряду.

И все, кто остался в лагере, смотрели с надеждою на уходящий по реке обоз.

Может, хлеба привезут або крупы какой... Да уж и рыбой бы сушеной не побрезговали... Оскудели припасом съестным. Ослабли.

И подумалось многим — по весне надо бы на Русь возвращаться. А как? На Руси казаков царская гроза ждет. И, уползая обратно в землянки или расходясь но работам — коней доглядать, дрова колоть, струги смолить, — вздыхали:

Бог не без милости — казак не без счастья! Может, пронесет и на сей раз.

Вот так-то мы о прошлом годе к Ельцу подходили! — сказал Ермак. — Как есть ровнехонько год назад. — И вздохнул: — Вот и год промчался, как глазом сморгнул!

— Ого! — сказал Старец. — Глазом сморгнул... А сколько людей от греха с Дону да с Яика вывел — кто его знает, что там творится. Может, уж перевешали всех, кто тамо остался. А Сибирь — взял! Может, седни тата-рове уже бы на Москву шли! А скольких людей от полону на будущие годы спас! Теперь-то татарин хоть и в силе еще, а уж на Русь не сунется отседова! Ты что! Столько наворочали за год! И не смей унывать! Уныние — ворота всех скорбей! И грех непрощенный! Ты что...

— Да я так! — пообнял за плечи Старца Ермак. — Я так... За Мещеряка да за Пана страшно! Как они без меня?

— И тут дурак выходишь! И тут грешишь! Ты что — Спаситель наш Иисус Христос? От всего их спасти мостишься! Господь-то повсюдно с нами и управляет к нашему благу! А ты на себя, а не на Бога надеешься?

— Да полно тебе! — шутливо ткнул Старца в бок кулаком атаман. — Знашь, как матерь сына на бой провожает да крестит: «Смотри, когда супостата рубить будешь — руки не отбей!» Вот и я так-то! Знашь, как детишки хворают: глазенки-то заведут... и души в них нет, а ты сидишь подле, все сердце изболелось, кабы можно, сам бы замест них лег...

Старец вдруг шмыгнул носом. И ворчливо сказал:

— Пойдем-ко, я табе водки плесну. У меня есть в жбанчике!

— Как водка? Велено ж было все в говенную прорубь вылить! А?

— Это для лекарства! С травами!

— А казаки что скажут? — терзал Старца Ермак. — А?

— А чего они сказать могут, ежели и не узнают ничего! Иди налью во здравие!

— Ну ладно, что ли... — сдался, смеясь, Ермак.

Старец тишком достал из-под своей постели бочонок, налил чарку:

— На! Душой не нудись.

Ермак хватанул огненной жидкости. В голове сразу нашумело.

— Эх! С голодухи-то забирает! А ты куды?

Старец тоже хлопнул чарку.

— Куды? Туды! Вы — молодые, а я — старый! С и лов-то нет совсем!

— Да уж я-то молодой! — засмеялся, валясь на лавку, Ермак. — Я при Казанском взятии уже вьюнош был. А сейчас, кабы все ладно, давно бы дедом стал!

— Спи! Сны гляди! — приказал Старец.

— Разве уснешь, — вздохнул атаман. — Все мыс-III — как там наши? Давай лучше помолимся, что ли?

— Посля водки?

— Вишь, ты меня в какой грех ввел! — рассердился Ермак.

— Спи, я тебе говорю! — закричал Старец. — Я к тебе с пользой, а ты меня обвинять...

— Ох, дед! — поворачиваясь на бок, сказал Ермак. — Мало, видать, тебя мамка розгами стегала, не вышло из тебя путного старика...

Старец подоткнул со всех сторон под бока атамана шкуру и сел у огня. Маленький, тощий, похожий на зайца.

— Чистый ты, дед, заяц... — сказал Ермак, падая в сон.

Обоз шел со всеми опасениями. Верстах в двадцати от Кашлыка-Сибири Мещеряк и Пан устроили первый привал. Словоохотливые остяки чертили на снегу — где какое татарское урочище стоит.

— Вот тут первые урочища будут — шибко злые там мегрени татарские живут, а вот дальше еще много урочищ пойдет, там ничего себе татарские люди, потом остяки пойдут — совсем хорошие люди! Ждут вас. Давно ясак приготовили. Сильно их Кучумка приму-чил. А теперь ничего, хорошо! Кучумка больше не ходит. Казаков боится.