Лев Рубинштейн - Когда цветут реки

Среди низких домов с причудливо изогнутыми коньками крыш, среди молодой зелени садов раздавались пронзительные звуки меди. Они рождались за желтыми стенами Небесного Дворца.

На площади располагались войска. Пестрели правильные четырехугольники войск, одетых в желтое, черное, синее, оранжевое. Волновалось бесчисленное количество красных повязок. Ровной щетиной вздымались копья. Полоскались в воздухе черные гвардейские значки.

В последний раз ударил гонг. Как только он смолк, раздались короткие звуки витых рожков. Играли горнисты всех дивизий.

Вчерашний часовой Ван Ян стоял, задумчиво опираясь на копье. Рядом с ним возвышался плечистый, крепкий воин с европейским ружьем, которое он бережно прижимал прикладом к бедру. Это был Ван Линь, «солдат, уничтожающий врага», Об этом было написано у него на груди и на спине. Ему было восемнадцать лет.

Рожки смолкли.

— Цари! — сказал Ван Линь.

На плоской крыше дворца под балдахином показались несколько человек. Они были в длинных желтых одеждах и коронах. Каждого сопровождала вереница придворных с флагами и опахалами.

Площадь загудела:

— Гань-ван!

Первый министр простер руку, но ничего не произнес. Послышался звонкий голос глашатая:

— Небесный Царь Небесного Государства Великого Благоденствия, получив откровение великого отца и старшего брата, повелел объявить воинам и всему народу этого государства:

«Когда мы шли с братьями к столице маньчжурских дьяволов, мы объявили во всеуслышание, что тревоге и беспокойству не должно быть места и что земледельцы, ремесленники и торговцы должны мирно продолжать свои занятия. Мы выполнили наши обещания, и великий бог, наш отец, помог нам в наших делах.

Но что же мы видим? Снова дьявольские полчища угрожают нашему государству, и в такую минуту, когда мы снова призываем братьев, почитателей бога, взяться за оружие, чтобы освободить Поднебесную от гнета поработителей, — в такую минуту дух корыстолюбия и неверия распространяется среди народа Тайпин Тяньго! Имущие отказываются разделить свои блага с неимущими, как заповедал господь. В алчной погоне за богатством, они вступают в богопротивные и злокозненные сношения с маньчжурскими чертями. Те самые люди, которые открывали нам некогда ворота городов, ныне при помощи сеятелей зловредных слухов распространяют сведения о том, что господь покинул нас в наших предприятиях и что мы бессильны победить наших врагов и обеспечить народу его достояние. От их неведения происходит себялюбие, а оно становится источником взаимной ревности, ссор и междоусобий. Все это заставляет нас скорбеть.

Смутьяны, корыстолюбцы, распространители лживых слухов будут жестоко наказаны. Мы решительно запрещаем всякие сношения с врагами нашего государства и трона. Тот, кто будет замечен у ворот Небесной Столицы и вне их, на воде или на суше с грузом, не имея на это установленного пропуска, будет обезглавлен.

Ныне, чтобы пресечь вздорные и ложные слухи о нашем бессилии, а также чтобы открыть путь к восточным провинциям, освободить наших братьев в пределах Цзянси и Чжэнзяна и изгнать оттуда дьяволов, мы провозглашаем великий поход.

Мы повелеваем Чжун-вану, Верному Царю, стать во главе войск и посылаем на помощь ему наших лучших воинов.

Мы призываем земледельцев на полях и всех жителей городов нашего государства прийти под знамена верховного владыки. Мы не оставим нашего оружия, пока не освободим народ восемнадцати провинций от гнета дьяволов!

Если верховный владыка поможет нам восстановить родину, мы будем учить все народы владеть и управлять тем, что они имеют, и не посягать на собственность других. В будущем мы должны жить во взаимной дружбе, говорить друг другу правду и обмениваться знаниями, относиться друг к другу в соответствии с принятыми обычаями. Таково главное желание нашего сердца.

Оружие наше остро, наши ружья стреляют быстро, наши глаза настороже, бог с нами!

Повинуйтесь нашим предписаниям!»

По площади прокатился гул. Шумели на улицах и переулках и даже на крышах, усеянных людьми. Заколебались флажки и пики. Снова резкие звуки труб разрезали воздух.

— В поход! На восток!

Откуда-то полился гимн тайпинов, тот самый торжественный гимн, с которым армии Государства Великого Благоденствия прошли когда-то с юга в долину Янцзы, освободили все земли вдоль великой реки и взяли Нанкин.

Этот гимн слышался в Китае в течение четырнадцати лет тайпинского восстания. Он звучал над пальмовыми и камфарными рощами юга, над красными холмами запада, над пашнями и хлопковыми полями севера, над каналами и озерами центра страны. Наконец загремел он и над старинными городами, над чайными плантациями, полями сахарного тростника и риса, над богатыми, густонаселенными землями востока, Крестьяне провинций Цзянси и Чжэцзян припрятывали зерно в ожидании тайпинских авангардов. Безлюдные деревни оживали за несколько минут, заслышав звуки этого гимна:

Пела вся площадь, все улицы, переулки, пел весь город Нанкин. Звуки, казалось, колеблют многочисленные кровли дворца. И вдруг фигуры царей на возвышении задвигались и низко склонились. Среди них появился сам Небесный Царь.

Хун Сю-цюань был в своем обычном желтом одеянии и в шапке того же цвета. Короны на нем не было.

Он ничего не сказал. Глаза его горели, седоватая борода была растрепана. Он воздел руки к небу и замер.

Копья снова колыхнулись, как бамбуковая роща на ветру. Передние ряды солдат опустились на колени. Следом за ними преклонили колена все дивизии, а потом и толпа на площади и в переулках. Кавалеристы выхватили сабли, и солнце заиграло на кличках.

Небесный Царь давно уже не показывался народу. Ходили слухи, что он давно убит в бою с цинскими войсками в провинции Хунань, а вместо него во дворце сидит деревянная статуя в короне. Всеми делами государства управлял Гань-ван.

И вот теперь Хун Сю-цюань молча простирал руки к небу, похожий на куклу, весь обмотанный шелком царственного желтого цвета, окруженный низко склонившейся толпой придворных. И все-таки это был Хун Сю-цюань, который много лет вел крестьян на борьбу с маньчжурской империей. Самое его появление возбудило новый взрыв энтузиазма.

— Поход! — гудела площадь. — На восток!

Хун Сю-цюань без звука указал на дымные холмы на горизонте. Потом он снова воздел руки, как бы для благословения.

— Склоните головы! — крикнул кто-то.

Когда головы поднялись, на возвышении уже никого не было. Звучали рожки и топотала кавалерия, поднимая облака пыли.

К югу от устья Янцзы лежит плоский район, пересеченный каналами и речками. Куда ни кинешь взгляд, всюду обширная равнина. Прямоугольные паруса джонок как будто движутся по земле в разных направлениях. Это густая сеть оросительных сооружений, каналов и тропинок, по которым лошади тянут на бечевах баржи. Дорог здесь нет, зато мостов сколько угодно — от старинных, каменных, горбатых до шатких, деревянных, подмываемых ленивой, медлительной волной.