Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Рано утром мать Мария явилась в гестапо. Ее сразу увели. Данила Ермолаевич долго ждал на улице, но Юру так и не отпустили. Постаревший, потерянный Данила Ермолаевич уехал на ферму сменить Сережу, отправить его с продуктами в Париж.

Сережа приехал на следующее утро, груженый двумя тяжелыми сумками. Он принялся хлопотать на кухне, Тамара Федоровна и Анатолий помогали ему. Я нянчилась с детьми, рассказывала Ладику всякие байки, по коридору, как неприкаянный, ходил взад-вперед отец Дмитрий, зажав в кулак бороду.

Часов в пять Сережа должен был ехать обратно на ферму. Так они договорились с Данилой Ермолаевичем. И вдруг ему расхотелось.

— Поеду утром, — заявил он, — а сегодня я должен встретиться с ребятами.

Я взбунтовалась.

— С какими еще ребятами?

— С Васей и со Славиком. Мы условились.

Я слышать ничего не хотела.

— Как это ты не поедешь! Пожилой человек будет ждать, волноваться. Что он подумает после всего? А крестному позвонишь с вокзала и отменишь встречу.

Мы крепко повздорили. Я не соглашалась ни на какие его доводы. Какая к черту может быть встреча! Я силком натянула на него плащ и буквально выставила за дверь. Злого, бухтящего что-то насчет ослиного бабьего упрямства.

Не знаю, успел ли он дойти до метро. Ровно через десять минут после его ухода, в том же составе: с двумя солдатами, орущим переводчиком и гестаповцем — они пришли. Гестаповец отдавал скупые распоряжения, переводчик бесновался.

— Вас предали! Вас предал человек, сидевший с вами за одним столом! Он правильно сделал, этот человек! — кричал он в лицо Софье Борисовне.

На этот раз они пробыли совсем недолго. Взяли отца Дмитрия, еще одного человека, сидевшего в гостях у знакомых, по фамилии Козаков. Взяли несчастного, ни в чем не повинного Анатолия. Позже мы узнали, что в тот же день на своей квартире был арестован Пьянов.

Ко мне не заходили. Заглянули мельком, убедились, что в комнате, кроме меня и трех маленьких детей, никого нет, и ушли. Не выстави я по какому-то наитию свыше Сережу, его бы постигла та же участь.

Всю ночь мы просидели вдвоем с Тамарой Федоровной. Дети спали. Она строила планы, как ей хлопотать, как вызволять из беды отца Дмитрия.

Утром, только мы прикорнули, меня разбудили, позвали к телефону. Говорил Сережа. Сказал, что задержится до вечера. У Данилы Ермолаевича ночью был сердечный приступ, но теперь ему лучше. Я, обиняком, дала понять о происшедшем у нас и сказала, чтобы он ни в коем случае домой не возвращался.

Бегство. — Друзья. — Мезон-Лафит

Не передать словами, как это было страшно — сидеть в разгромленном, пустом доме. Бедные старушки затаились, на первом этаже — полная тьма. Чтобы не сойти с ума от тоски и одиночества, Тамара Федоровна пришла ко мне. Сидела на кровати с Павликом на руках, баюкала его, уже давно уснувшего, смотрела, как Ладик помогает мне собираться. На всякий случай я решила собрать чемоданы.

Ладик важно вынимала из ящиков белье, несла и складывала на стуле стопочкой. В перерывах залезала в угол кровати, где копошилась среди подушек Ника, тетешкалась с ней. Тамара Федоровна машинально говорила:

— Не давай ей брать игрушку в рот, Ладик. Смотри, она грызет краску.

В разгар моих немного бестолковых сборов в дверь тихонько постучали. Мы с Тамарой Федоровной замерли. Я подкралась к двери, прислушалась. Да, там кто-то был. Приоткрыла, увидала в щелку Васю Шершнева и еще кого-то незнакомого поодаль. Впустила обоих. Вася первым делом спросил:

— Все тихо? Никого больше не было? Собирайся, Наташа, уходим.

Мы продолжили сборы уже более осмысленно, а Тамара Федоровна унесла малышей подальше от шума. Сама она должна была переехать к родственникам на следующий день. Вася торопил:

— Давайте, давайте, внизу стоит тележка, есть еще помощник. Все, что можно, забирай, все поместится.

Наконец, тележка была нагружена, увязана припасенными веревками. Я бегом поднялась за дочкой. Делать по комнате прощальные круги, сидеть на дорожку было некогда. Наступал комендантский час. Тамара Федоровна из рук в руки передала мне упакованную, готовую к странствиям дочь. Обняла, обхватила руками обеих, всхлипнула.

— Храни вас Бог, девочки! Храни вас Бог! И пусть Сережа никогда не попадется к ним!

Улица была темна и пустынна. Если бы не краешек луны, вовсе было бы трудно ориентироваться. Один впрягся в оглобли, двое толкали тележку сзади. Я шла по тротуару с ребенком на руках.

До Шершневых было не так далеко. Повозка, груженная до предела, тяжело подпрыгивала на булыжниках. За углом нас ждали Сережа и Ирина.

Они приютили нас охотно, хоть квартира была мала, всего две комнаты. Мы прожили у Шершневых две недели, а потом нас забрали к себе Понаровские.

У Славика с Ниной было просторней, но и народу немало, да в придачу — сварливая Нинкина свекровь. В последнее время Нина и Анна Андреевна особенно не ладили. Разногласия происходили главным образом из-за детей. У Анны Андреевны в любимчиках ходил Андрюша, а старший, Алеша, вечно оказывался во всем виноватым и главным обидчиком. У Понаровских было шумно, нервозно, но было много и комичного.

Набожная Анна Андреевна учила Андрюшу молиться на ночь. Каждый день повторялась одна и та же сцена. Одетый в голубую пижаму с карманчиками, Андрюша стоит на коленях в кроватке перед висящей в изголовье иконой. Над ним возвышается тощая и плоская Анна Андреевна, голова в папильотках. Молитву она упрощает, чтобы не возникало лишних вопросов.

— Повторяй! — поднимает она длинный палец. — «Отче наш, иже еси на небесах…» Вынь руки из карманов!.. «Хлеб наш насущный дай нам днесь…» А я тебе дам сейчас подзатыльник!

Мы со Славиком хихикали, а Нина злилась и, убирая посуду, нарочно гремела ложками.

Частые скандалы разгорались из-за детских игр. Алеша и Андрюша играют в войну. Алеша садится на табуретку. Он — немец. Андрюша подкрадывается к нему с деревянной кеглей. Он — русский солдат.

— Руки вверх! — кричит Андрюша и лупит Алешу кеглей по голове.

Алеша стоически переносит боль, падает с табуретки. Он убит. Потом они меняются ролями. Андрюша садится на табуретку, а Алеша подкрадывается к нему с той же кеглей. Но вместо того, чтобы упасть, Андрюша хватается за голову и поднимает дикий рев. На выручку мчится Анна Андреевна в развевающемся халате. Начинается большой скандал.

В такие минуты я исчезала с глаз долой в дальней комнате, а Нина потом приходила выговаривать накипевшее. Все это было знакомо по временам чулочно-петельной работы, но Нина уверяла, что Анна Андреевна за войну еще больше поглупела.

А Сережа целыми днями метался по Парижу в поисках неизвестно чего. Снять квартиру было невозможно, найти работу — еще трудней. Но нам определенно везло. Прямо на улице встретился ему знакомый. Коля Смирнов. Когда-то он ходил в спорт-группу, позже откололся. Разговорились. Не вдаваясь в подробности, Сережа рассказал, что остался без работы и без жилья. Неожиданно Коля взялся помочь.