Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Распевала вся спортгруппа песни собственного сочинения. Там были еще другие строчки, но они больше подходили для лагерной жизни:

В спортгруппе любили сочинять всякие частушки, смешные стихи на случай. Особенно у Марка Осоргина это ловко получалось. Но была среди нас и настоящая поэтесса, правда, мы, друзья ее и приятели, об этом не подозревали.

Все называли ее Пусет. Настоящее имя ее было Ирина Равелиотти. Была она русская, обыкновенная русская девочка, веселая, даже чуточку легкомысленная, как некоторым казалось. Первой бросалась в водоворот вальса «сегодня с Колей, а завтра с Толей», каштановые локоны наотлет, тонкая рука на плече партнера, гибкая спина и белозубая улыбка.

В двадцать пять лет она умерла от туберкулеза и оставила после себя небольшую тетрадку стихов и повесть-исповедь «Дневник одной молодой девушки». На французском языке. После смерти Ирины родители издали эти две книжечки, и они разошлись в мгновение ока. Это были глубокие, проникновенные стихи и настоящая, зрелая проза.

В тот, описываемый мной вечер живая и веселая Пусетт кокетничала с парнями, Маша стояла рядом со мной и все переживала, пригласит Андрей Гауф или не пригласит. Пригласил. Мы с Настей переглядывались и хихикали над этой парой. Маша-то наша была маленькая, чуть выше Насти, зато Андрюша возвышался над нею, как Голиаф.

— А письмо с юга вы мне так и не прислали! — прозвучал вдруг голос.

Обернулась — Уланов. Хитро смеется. Я про обещание написать с юга, грешным делом, совсем забыла. Стала оправдываться. Он слушал-слушал, потом говорит:

— Все это мелочи, идемте лучше танцевать.

Вот так мы и «танцуем» с ним по сей день.

Он родился на Украине среди полей и перелесков Полтавщины, в небольшом имении матери, подаренном ей после замужества. Мать умерла рано, осиротевшие дети воспитывались в родовом поместье у бабушки. Эта бабушка происходила из шляхты, а другая, со стороны отца, была, как ни странно, черкешенка. Про черкешенку рассказывали романтическую историю. Во время какого-то праздника в толпу чернооких красавиц влетел на лихом скакуне молодой терский казак, подхватил одну, перекинул через седло и был таков. Пули разъяренных родичей похищенной кавказской девы свистали над его головой, но ни одна не задела. Он благополучно привез ее в станицу, женился, и прожили они долгую жизнь. Казака звали Афанасием Улановым, а вот был ли у него сговор с красавицей, об этом история умалчивает. Со временем он вошел в силу, стал атаманом, дал детям образование, но и в счастливой жизни подстерегла его судьба злодейка. Старшую дочь, умницу и красавицу, черкесы умыкнули обратно в горы. Напали на обоз, с которым она куда-то ехала, охрану и всех мужчин убили, и судьба ее осталась неизвестной. Младшим сыном атамана был отец Сережи — Николай Афанасьевич.

Горячий, вспыльчивый, он еще до Первой мировой войны дослужился до есаула. В 1903 году казаков направили на усмирение крестьянского бунта в Полтавскую губернию. По ошибке ли, по злому ли навету, наш есаул засадил на гауптвахту ни в чем не повинного сельского учителя и через день был призван для выяснения отношений к местной шляхтянке, имевшей в тех краях большое влияние.

Не старая еще, тучная вдова встретила молодого есаула в штыки и потребовала незамедлительного освобождения учителя. Есаул возразил, дама повысила голос. Есаул надерзил. Дама пошла по щекам багровыми пятнами, схватила зонтик и давай потчевать зарвавшегося есаула по могучей спинушке. Неизвестно, чем бы закончился скандал, но дверь отворилась и на шум, словно с небес сошла, явилась сероглазая барышня дивной красоты и кротости. Разгоряченный черкес был на месте пронзен стрелами ресниц.

Дальше, как в добром старинном романе. Учителя в тот же день отпустили, есаул был приглашен на вечерний чай с вишнями, а через месяц в усадьбе сыграли пышную свадьбу. Николай Афанасьевич вышел немедленно в отставку и осел на Полтавщине.

Тридцати двух лет кроткая жена его умерла в родах, оставив сына Сережу и трех девочек — Анну, Викторию и Ольгу — сиротами, а Николая Афанасьевича — безутешным вдовцом. Детей стала воспитывать бабушка Катя, а есаул снова надел мундир. Началась война. Потом была революция, потом снова война, гражданская.

В восемнадцатом году, не имея никаких известий и распоряжений от зятя, бабушка Екатерина Яновна приняла решение увезти внуков и младшую дочь-девушку от греха подальше в Чехию. Сережа не хотел ехать. Бабушка вызвала его для серьезного разговора.

— Ты у меня единственный мужчина в доме. Папа на войне, сестры малы и глупы, тетка молода. Я одна с этим бабьем не справлюсь.

Самому Сереже было всего одиннадцать лет.

После «экспроприации» у них ничего не осталось. Бабушкину усадьбу разграбили, дом поочередно разрушали белые, красные и всех цветов радуги банды. Семья ютилась у знакомых в деревне. За день до отъезда бабушка позвала внука, и они, неразличимые в ранних сумерках, пришли к покинутому жилищу. Здесь пролетело Сережино детство, здесь на тихом сельском кладбище лежал бабушкин муж, здесь Екатерина Яновна учила малолетних внуков любить землю, сердилась выговаривая: «Руки, руки кривые!» — если они собирали плохой урожай со своих огородиков. Здесь с такими же деревенскими мальчиками Сережа ходил в ночное и горько плакал однажды, когда потерял упрямую и бодливую корову. Здесь, казалось, совсем недавно, не старая еще, полная сил вдова охаживала зонтиком молодого есаула и барышня неземной красоты и кротости входила в залу и выговаривала обоим за шумное поведение.

Екатерина Яновна не стала спускаться с пригорка. Она смотрела на пустые глазницы дома издали. Мокрый мартовский ветер трепал выбившиеся из-под прихваченного под подбородком платка наполовину седые волосы. Она нагнулась, подняла ком земли и бросила в сторону темных проваленных окон.

— Зачем ты это сделала? — спросил Сережа, — так только в могилу бросают.

Она не ответила. Через месяц они были в Праге, а еще через полгода их разыскал отец. Вскоре Сережу и старших сестер отвезли в Тшебову, в закрытую русскую гимназию. Поначалу Сережа скучал, писал бабушке невеселые письма.

«Дорогая бабушка! Бьет челом тебе запаршивевший внук Сережа. Усвоение наук и даже постылой латыни проходит весьма успешно, да вот тело страждет. В классах и дортуарах день и ночь клацаем зубами и покрываемся цыпками. Аннушка и Оля тоже тебе кланяются. За них можешь быть спокойна, они в тепле. Весь уголь директор Светозаров велел отдать девочкам, а нас упросил потерпеть. Терпим, хоть и невмоготу уже».