Дэвид Бейкер - Путь слез

И снова разверзлись небеса, и более неистовый дождь обрушивался на долину несколько часов кряду. Соломон беспокойно вертелся и поеживался. Гул снаружи, казалось, все усиливался, как и волнение пса. Вдруг он дернул носом кверху и склонил голову набок. Его умные глаза сузились, а уши навострились, словно он к чему-то прислушивался. Затем очередная вспышка молнии его как будто ужалила, и он вскочил на лапы и стал яростно лаять и пихать носом задремавшего Петера. Старик перевернулся на бок и протянул руку, дабы присмирить обезумевшего пса. От громкого лая пробудился Карл.

– Почему он лает? – прокричал мальчик над оглушительным ревом дождя.

– Я не знаю! – громко ответил священник.

Но прежде чем они успели обменяться еще хоть одним словом, как их оглушил звук, подобного которому они не слышали прежде. Он был как гром небесный, но более глубокий и свирепый. Даже земля под ними дрогнула и затряслась, словно съежившись от чего-то ужасного. Пробудившиеся крестоносцы едва пришли в себя, как неистовый поток из грязи, камней и воды с треском хлынул у них над головой, наполняя недавнее убежище обломками прорвавшей плотины!

Стойкий крохотный приют недолго продержался под напором шквала. Постройка быстро превратилась в груду щепок, и вместе с несчастными паломниками ее унесло бешеным потоком. Дети, старик и даже их бедный пес были смыты в бурлящую реку, и вскоре все они исчезли в круговороте бревен и кустарника, выдернутого с корнями. Рты их судорожно ловили воздух, конечности сводило от судороги. Всех их разбросало врозь по спине разъяренного водяного змея.

Вила выбросило на поверхность воды вверх ногами. Мальчик отчаянно пытался вынырнуть и взять необходимый глоток воздуха, поэтому он извивался и крутился, безуспешно выворачивался, как только мог. Наконец он сумел вынырнуть и глубоко вдохнул, снова и снова. Он скоро забил ногами по ускользающему дну и всеми силами старался держаться на поверхности, как вдруг его лодыжка застряла в расселине скалы. Он снова стал тонуть под напором воды.

Юноша, обезумев от страха, цеплялся за ветки и все, что ни проносилось мимо, и слышал только собственные сдавленные стоны, отчаянные, жалобные. Он корчился и работал руками и ногами: только бы снова поднять лицо из воды и вдохнуть! Наконец это ему удалось, и его, свободного от каменной ловушки, понесло потоком к берегу. Там он рванулся к стволу большого прочного дерева и крепко обнял его обеими руками.

Вил чуть не кричал от радости, и все глотал воздух, глоток за глотком. Однако спасение оказалось мнимым: тяжелый сук налетел на него со стороны и охватил его ногу. Застигнутый врасплох, Вил продолжал упрямо сжимать ствол, но вскоре горящие от напряжения руки ослабели, и вот он уже держится одними ладонями, пальцами… Но вскоре и пальцы не выдержали, хоть он вонзил их в самую кору дерева, и Вила унесло водой.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось, только слышно было, как успокоенные волны робко плескались у корней вывороченных деревьев и валунов. Дождь теперь лишь тихо накрапывал. Ночью установилась зловещая тишина. Ветер мимолетом коснулся веток ивы, отчего та зашуршала, но ни одного звука не издали крестоносцы.

Грозовые тучи вскоре покинули темное небо, позволив луне и звездам взглянуть на жуткое затишье реки, окутанной густым туманом. И так они, ночные среброокие стражи, несли службу До самой зари, пока их милостиво не прогнало солнце, пришедшее с востока как доблестный сияющий рыцарь.

Желтые лучи света пронзили туман, оживив веселую трескотню сорок, безразличных к недавнему бедствию. Где-то невдалеке запел дрозд. Со всех нор стали выглядывать усатые мордочки сурков. Серны, покачиваясь, лазили по непросохшим камням, полевки проворно карабкались с бревна на бревно. Высоко в небе парил орел, распластав крылья на прохладном утреннем ветру, едва лишь взглянув равнодушным оком на изборожденную долину внизу. Единственными существами, которые помнили о прошедшей трагедии, были стаи стервятников, которые кружили над берегом и зорко высматривали добычу.

Вдруг полевка застыла в движении и навострила уши в направлении каких-то странных звуков. Она мотала головой то вправо, то влево: то тут, то там кто-то вскрикнул, застонал, прокряхтел или закашлялся. Наконец послышался первый призыв о помощи, вслед ему – другой. Дрозд замолк, и даже сороки притихли.

Вильгельм разомкнул залипшие грязью глаза и на мгновенье зажмурился от слепящего солнца. Он еще не до конца пришел в себя, но быстро собрался с мыслями. Его голова приподнялась, и он увидел, что лежит посреди груды веток, прочно засев в глубокой грязи. Он ерзал, извивался и усиленно высвобождался из-под наносного мусора, пока, наконец, не выкарабкался на топкий берег, безмерно счастливый, что остался в живых. Туника и гетры на нем превратились в лохмотья, руки и ноги были все в порезах и ссадинах. Лицо с одного боку было покрыто запекшейся кровью. Однако кости остались целы, да и раны были неглубокими. Довольным собственным состоянием, Вил поспешно принялся разыскивать остальных спутников.

Ему не пришлось идти далеко: не далее чем в нескольких шагах вверх по течению, он заметил в болоте голову сестры. На счастье, плавучий лес вынес ее на поверхность, и, хотя она была сильно напугана и заживо похоронена под толщей грязи и мусора, судьба пощадила ее. Вил бросился к сестре и стал отшвыривать обломки, которые придавили девочку. Он яростно откапывал ее голыми руками, и вскоре поднял благодарную Марию на ноги. Они счастливо обнялись.

Вил обозрел оба берега реки и увидел Карла, который шел, пошатываясь, с другой стороны.

– Карл! – крикнул он. – Карл!

Рыжик слабо махнул и осторожно взобрался на груду бревен. Около него, по самый пояс в трясине, застрял Георг, – он старательно выдергивался из липкой ямы. Откуда ни возьмись рядом с ними, потирая ушибленное колено, появился Фридрих, потом – еще кто-то, и еще. Дети подходили, кровоточа, кашляя, плача Крестоносцы один за другим медленно возникали из поддернутой коричневым налетом земли, и Вилу казалось, что у него на глазах томительно, нехотя, совершается нечто вроде воскресения из мертвых.

Петера придавило к крутому берегу большим обломком ствола. Свободной рукой священник зажимал окровавленный нос. Губы у него были рассечены и сильно кровоточили. Георг побежал к нему, спотыкаясь и крича остальным:

– Сюда, сюда! Помогите мне! Я нашел Петера!

Услышав имя старика, дети забыли о собственной боли и поспешили, наперекор всем преградам, вызволять священника. Множество рук протянулись, дабы вытащить Петера из болота, а Мария дожидалась, чтобы вытереть грязь и песок с прищуренных век. Священник дрожал от прохладного утреннего воздуха, но сумел слабо поднять руку и вяло улыбнуться. Он напрягся, чтобы произнести что-то, но смог только прошептать: