Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель

— В чем же состоит ваше мнение? — улыбнулась графиня Арран.

— Что шотландцы должны остаться при своем короле, а Елизавета должна предоставить англичанам возможность избрать достойнейшего.

— Вы судите столь же здраво, как и благожелательно, сэр, — сказал лорд Стюарт, подавая руку Леопольду. — Желательно было бы, чтобы вам представился случай объяснить это ее величеству. Но вопрос в том, настолько ли честен Уолсинхэм, чтобы представить королеве ваше донесение.

— Мое донесение?

— Ну да, донесение, которое вы написали по поручению Елизаветы. Вы видите, мой дорогой фон Ведель, что нам очень хорошо известно как возложенное на вас поручение, так и то, как злоупотребляли вашей искренностью Уолсинхэм и губернатор Бервика, действующие заодно с любимцем короля лордом Вильерсом.

Увидев, что его полностью разгадали, Леопольду пришлось и смеяться и удивляться. Он рассказал обществу, что случилось с ним в Петерборо и на пути к северным графствам, причем лорд Стюарт и графиня Арран выразили мнение, что попытка завлечь Леопольда в Фотерингей исходила от папистов, а сэр Дрюри был тут только подставным лицом. Затем Леопольд ушел, уверяя, что если Елизавета теперь еще будет в неведении насчет Шотландии, то уже не по его вине.

На следующий день путешественники выехали из Эдинбурга, а 2-го октября прибыли в Бервик. В тот же день Леопольд отправился к лорду Гундстону для визирования паспорта.

Губернатор принял его формально и чрезвычайно холодно.

— Не можете ли сообщить мне чего-либо важного, сэр?

— Нет, я не мог представиться его величеству королю шотландскому, что может засвидетельствовать секретарь короля, мистер Фуллер.

— Очень жаль. И вы не заметили ничего, достойного внимания?

— Нет. По крайней мере ничего такого, что заслуживало бы вашего внимания.

— Гм! Однако вы видели лордов Стюарта и Аррана?

— Последнего я не видел.

— И вы ничего не вынесли из беседы с лордом Стюартом?

— Лорд Стюарт был вежлив, но не общителен.

— А! Ну-ну, и скудны же ваши сведения! Желаю вам счастливого пути, сэр!

— Честь имею кланяться. И Леопольд ушел.

— Будь ты проклят! Повозитесь вы с ним, друг мой Уолсинхэм! Берегитесь этого немца! — закричал, оканчивая аудиенцию, Гундстон.

14 октября Леопольд был уже со спутниками своими в Лондоне, в гостинице «Белый Медведь», а 18-го отправился с докладом в Хэмптонкорт. Из осторожности он взял с собой список перевода донесения, а немецкий подлинник оставил в квартире. Было воскресенье, и гребцы сказали ему, что он увидит королеву на пути в церковь.

С едва преодолеваемым душевным волнением Леопольд поспешил в резиденцию двора, где уже волновалась народная толпа, и занял удобное место, откуда можно было видеть выход двора и шествие его к церкви. Некоторые из дворян оживленно рассказывали, что несколько дней тому назад из Нового Света возвратился капитан сэр Уолтер Роули, открывший в Америке богатый и обширный штат, который в честь королевы он назвал Виргинией. Он уже был принят королевой, и его ждут высокие почести. Здесь разговор оборвался, отворились ворота замка и в толпе воцарилась торжественная тишина.

Шествие открывали двести дворян-телохранителей, вооруженных золоченными алебардами и одетых в красные отороченные черным бархатом кафтаны. За ними следовала блестящая свита придворных, государственных чиновников и посланников. Заметив в их числе Валентина фон Эйкштедта, Леопольд покраснел, сердце у него забилось, он надеялся увидеть здесь Анну. За кавалерами следовали советники и министры, в числе которых находился Уолсинхэм. Министры Вурнейг и Гаттон несли скипетр и корону. Наконец показалась Елизавета. Увидев ее, народ стал на колени. «Good day Your grace» — вполголоса послышалось из всех уст. «Thank you!» — ответила королева. Сцена эта и сам вид правительницы поразили Леопольда. Среднего роста, пылкая, с темно-голубыми глазами и светлыми волосами, Елизавета, казалось, была рождена для того, чтобы править государством и сердцами. На ней было черное бархатное платье без всяких кружев и украшений. По обеим сторонам ее кудрявой головы виднелись, величиною в орех, жемчужины. Погруженный в созерцание Елизаветы, Леопольд едва заметил шествие придворных дам, из которых первая несла шлейф королевы. За ними следовали другие английские дамы, но Леопольд искал взором между ними только ту, которой интересовалось его сердце.

Вот там, там… Это она! Анна взглянула на него, побледнела и затем сильно покраснела… На шее у нее было ожерелье — воспоминание о самой светлой и вместе с тем самой горькой минуте жизни! Леопольд наклонил голову, нечто вроде обморока охватило его, его била дрожь… Леопольд даже не взглянул на двадцать четыре дворянина-телохранителя с позолоченными копьями, завершавших королевское шествие, и вместе с толпой отправился в церковь, чтобы помолиться на глазах возлюбленной своей и глядя на королеву, которую считал первой монархиней среди всех венценосных жен.

— Глупец, — вполголоса сказал он, — неисправимый глупец! И теперь еще ты хочешь обманывать себя! И ты осмелился бы коснуться руки ее, если бы она даже подошла к тебе и все забыла? Нет, никогда! Это столь же несомненно, как и то, что Бабингтон пресмыкается еще во мраке, а Вильгельм Оранский убит!

Он отправился с товарищами в гостиницу, забитую лондонскими посетителями, где опять встретил дворян, говоривших о Роули, а теперь объявивших, что после обеда они намерены посетить знаменитого капитана, спутники Леопольда изъявили желание присоединиться к дворянам, и, как бы дурно ни был настроен фон Ведель, но он отправился с ними.

Едва увидел сэр Уолтер высокого и воинственного человека с портретом Вильгельма Оранского на груди, как тотчас же протянул руку Леопольду.

— Приветствую вас, сэр, не зная даже имени вашего. Кто носит на груди портрет этого достойного человека, тот для меня первейший из людей, будь он даже нищий!

Переводчик объявил имя Леопольда и дал некоторые объяснения насчет его происхождения.

— Следовательно, вы воин, как и я! Вы служили в одно время со мной под начальством принца? Где вы получили эту медаль?

— Получил я ее, будучи еще пажем, за песню, которую я спел в честь принца, во время бракосочетания его с Анной Саксонской. К сожалению, я не мог служить под его началом, но постоянно находился при нем и в числе моих друзей считал Губерта Ланге и графа Мансфельда.

— Вы произнесли прекраснейшие имена нашего прежнего времени! Кто был другом подобных людей, тот должен быть и моим другом! Прошу вас, побывайте у меня в Мендоне! Да послушайте, сэр, если у вас появится хоть какая-либо просьба, если, действуя по какому-либо делу, вы столкнетесь с трудностями, то приходите ко мне. А теперь, господа, не угодно ли взглянуть на мои заморские диковины?