Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель

— В этом уж твердо положитесь на меня, я сделаю все, что зависит от моего влияния. Нужно только сначала знать, к чему имеют склонность Гассо и Леопольд…

— Конечно, о помолвке детей нужно молчать, — перебила Иоанна канцлера, — пока они не достигнут совершеннолетия. Молодые люди становятся очень холодными друг к другу, когда узнают, в таком незрелом возрасте, что их уже соединили на всю жизнь. Нет ли у вас еще чего на сердце, канцлер?

— Да, у него есть, — ответил за него Борк, — но ему очень трудно высказать это.

— Почему так?

— Ах, любезная Иоанна, — вздохнул канцлер, — придворная жизнь не так уж счастлива, и в ней есть сильные огорчения. Моя должность, многочисленные поездки с дипломатическими целями, необходимая роскошь в Штеттине ввели меня в долги, которые лежат тяжестью на моем имении Ротен-Клемценов. Пока я жив, мои дела пойдут еще сносно, но Эмме и детям придется очень плохо, если я только не выкуплю имения.

Иоанна Ведель встала и взяла связку ключей.

— Сколько, Валентин?

— К сожалению, двадцать тысяч марок!

Наступило молчание. Лицо у Иоанны слегка подернулось.

— Со смертью моего мужа прекратились все пирушки и выезды, и я накопила за десять лет довольно много денег. В ящике у меня шестнадцать тысяч марок! Они вот тут, Ганс, отопри и отдай их Эйкштедту! Пока мы живы, канцлер, моя радость должна быть вашей радостью и ваша честь — моей честью! Как Ноэмию и Руфь, нас может разлучить только одна смерть!

Эмма зарыдала и бросилась на шею к Иоанне. Канцлер же, дрожа от радости, поцеловал руку вдовы Курта и воскликнул:

— Ты благородная женщина, Иоанна! Пусть Всемогущий осенит твой дом милостью и избавит твое сердце от всех страданий!

— Он это уже сделал, Валентин, — ответила она, улыбаясь сквозь слезы. — Этот день скорби Господь обратил в радость, прошедшее и смерть заменил будущим и жизнью!

От всего сердца она обняла Эмму и канцлера.

— Ну теперь идем вниз! Надо созвать всю молодежь и послать ее в сад! Мы же, старики, повеселимся с молодежью, а Ганс сосчитает деньги. После обеда мы сделаем запись, и пастор благословит нас, детей и дом, так как черное солнце Кремцова снова сделалось красно-золотым и засияет в стране так же ярко и тепло, как мое сердце!!

Вследствие такого события день смерти Курта фон Веделя обратился в день радости, от которой вдова как будто переродилась. Дети вполне сошлись друг с другом, сад и дом огласились смехом и криками играющих. Даже Гассо оставил свою юношескую застенчивость, когда он увидел, что Гертруда весело играет и смеется с остальными детьми и нисколько не смущается бесцеремонного обращения с ней. Через три дня канцлерская чета уехала из Кремцова с дочерьми и капитаном Борком. Канцлер повеселел от полученных шестнадцати тысяч серебряных марок. Естественно, он дал Иоанне заемное письмо на эту сумму, обеспечив уплату имением Ротен-Клемценовым. На прощание было условлено, что каждый год Гертруда и Анна на несколько месяцев будут посещать Кремцов, чтобы молодые люди могли хорошенько узнать друг друга до своего совершеннолетия.

Все было уже улажено для обоюдного счастья обоих семейств, когда в историю дома Веделей вошел злой гений.

Ему помогла близорукость Иоанны.

Летом того же года, когда совершилась двойная помолвка в Кремцове, гофмейстерша и капитанша Маргарита фон Барк с детьми снова осчастливила своего мужа приездом в Штатгарт, надеясь, что он будет их сопровождать в родовое имение Штрамель. Господин фон Борк был не особенно доволен присутствием своей дражайшей половины, и несколько дней, проведенных с Маргаритой, достаточно убедили его, что он не ошибся в своих опасениях. Его семнадцатилетний сын Георг, служивший камер-юнкером при дворе, не имел, к несчастью, ни одного из хороших качеств своего отца. Сидония представляла пятнадцатилетнего дьявола в человеческом образе, и, к ее несчастью, она была очень очаровательным дьяволом. Добрый капитан в первые дни несколько раз порывался выйти из себя и разругаться с женой, но дальнейшее поведение Маргариты сделало его более спокойным и осторожным. Она, против обыкновения, была очень любезна и ласкова с ним. Такое поведение ее подействовало на Борка и успокоило его, хотя он и знал по опыту, что его супруга Маргарита замышляет что-нибудь недоброе, если становится уж слишком ласковой и внимательной. Но недолго пришлось ему томиться неведением, уже через полторы недели гофмейстерша изменила свое поведение.

— Итак, ты не будешь в Штрамеле в этот году, мой милый? — спросила она мужа однажды вечером, когда они остались одни, и собственной рукой наполнила ему бокал.

— Да, ты должна ехать одна с Георгом и Сидонией. Раньше осени я не освобожусь. Мне нужно завербовать новых людей для герцога, а этих мужиков не скоро приучишь управляться мечом и копьем и становиться в ряды.

— Да, я это понимаю. А хочешь ли ты, чтобы я отправилась с детьми на несколько недель к Иоанне Ведель?

— Нет, ни за что! Если ты не хочешь остаться у меня, то отправляйся куда хочешь — твоя воля, но сестру мою не смей беспокоить! Твое придворное житье и все твои привычки противны Иоанне. Наши дети, увы, не так воспитаны, чтобы я их мог соединить с моими племянниками и племянницами, из этого ничего не выйдет!

— Ага, господин капитан, ты очень ловок. Поистине, не учился ли ты скрывать свои мысли и произносить ненужные слова вместо того, чтобы делать дело?

— Я совершенно справедлив! Что тебе нужно с Сидонией и Георгом в Кремцове? Может, ты скажешь, что это делаешь из любви к ней или тебе нравится ее простая, уединенная жизнь? Но я знаю, что это все не согласуется с твоими намерениями, и из твоего визита не выйдет ничего хорошего.

— Однако, не лестно же твое мнение, господин супруг. Я же, напротив, хочу посетить Иоанну с добрыми намерениями!

— Какими?

— Ведь не дурно бы было, если бы Сидония вышла замуж за Буссо, а Георг женился на Схоластике?

Борк выпил за раз все вино в бокале, встал и прошелся по комнате.

— Откуда тебе пришла такая дьявольская мысль, жена?

— Оттуда же, откуда и канцлеру. Ага, ты думаешь, осталось скрытым при дворе, что Эйкштедт в твоем присутствии сговорил своих дочерей за сыновей Веделя? Он привез очень много серебра в Штеттин как плату за продажу своих дочерей! В Кремцове еще много осталось отличных лугов, отчего же нашим детям не приобрести их?

— Ты, конечно, постараешься так же обчистить поместья и сундуки моей сестры, как гусеницы очищают деревья от листьев! Нет, госпожа обер-гофмейстерша, пусть уж лучше ваша милость со своими хитрыми высокоблагородными детьми остается в Штеттине и уберет руки от вдовы Веделя. Пока я, брат Иоанны, жив, подруга господина Барнима не появится в долине Ины!