Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)

Ишан Сеидахмед несколько раз откашлялся слабеньким дребезжащим голоском провещал:

— Начался газават, люди! Становитесь под знамя пророка! Кто погибнет, сражаясь за веру, тот страдалец, кто убьёт врага, тот праведник! Аллах благословляет священную войну — становитесь под знамя пророка, правоверные!..

— Ложь!! — не выдержав, закричал Клычли, и Сергей стал быстро протискиваться сквозь толпу в сторону от него, — Не верьте им, люди! Война идёт не за религию, и никакого газавата быть не может!

Русский офицер, стоящий рядом с Ораз-сердаром, прищурясь, повёл лезвием взгляда по толпе, высматривая кричащего. Сергей, отвлекая на себя внимание, закричал с другого края толпы:

— На большевиков клевещут! Большевики хотят, чтобы все люди имели достаток и радость в доме! Не идите на братоубийственную войну!

Толпа зашевелилась и зашумела. У Клычли и Сергея нашлись единомышленники. Поднялся невообразимый гвалт, каждый кричал своё, не слушая соседа. Всё чаще слышались крики:

— Это не газават!

— Не пойдём!

Поняв, что словами толпу уже не утихомиришь и что надо как-то создавать переломный момент, Ораз-сердар, наливаясь от натуги кровью, прокричал:

— Люди, разбирайте оружие и боеприпасы!.. Все, кто идёт с нами, получит доброго коня!

В тот же момент, загремев роликами, раздвинулись двери двух красных вагонов. Туда вскочили несколько человек. Бекмурад-бай, оставив ишана Сеидахмеда, которого он всё время держал за руку, как маленького ребёнка, тоже полез в вагон. Потрясая блестящей от густой смазки винтовкой, крикнул:

— Туркмены, винтовки бесплатно даются! Кто первый подойдёт — первый получит! Последнему не достанется! Подходи!..

Толпа хлынула к вагонам..

Удивляться этому не следовало. В голодовку семнадцатого года многие лишились скота и крова, земли и водного надела. Они скитались, не находя применения своему труду, продавая себя за кусок хлеба. Вступить в армию Ораз-сердара означало для них на какое-то время обеспечить себе сносное существование и вдобавок получить коня, которого впоследствии можно будет использовать в хозяйстве. Другие шли в джигиты, надеясь поживиться в чарджоуском походе. Некоторые баи, не желая отдавать реквизируемых коней в чужие руки, посылали джигитами своих батраков и бедных родичей. На некоторых ревнителей веры подействовал призыв газавата, и они шли из чисто религиозных побуждений, мечтая стать праведниками за счёт жизней иноверцев. Таким образом вербовка джнгигов не обманула ожиданий Ораз-сердара, хотя и рассчитывал он на большее.

Довольный воинственным настроением масс и пытаясь облечь расправу над арестованными большевиками в видимость правосудия, которым должен стать «глас народа», Ораз-сердар посоветовал Эзиз-хану, как «народному вождю», провести митинг, где большевикам будет вынесен смертный приговор. Эзиз-хап согласился.

Коварный и осторожный, он не доверял ни Ораз-сердару, ни тем более русским офицерам. Зачастую он действовал по их указке, но это было показное послушание: все приказы и предложения Ораз-сердара Эзиз-хан предварительно обсуждал со своими советниками и выполнял постольку, поскольку они соответствовали его собственным планам.

Он ненавидел большевиков смертельной ненавистью. Будучи неграмотным степняком, он тем не менее понимал, что именно большевики являются основным препятствием для его честолюбивых замыслов. Приехав в Мары, он сразу же разослал по городу своих лазутчиков и приказал всех, на кого только покажут, что он большевик, хватать без лишнего шума и «провожать от собак».

При таком положении вещей Сергей и Клычли балансировали, что называется, на тонкой нити. В городе их знали многие, и не было гарантии, что кто-нибудь не укажет на них лазутчикам Эзиз-хана или джигитам Ораз-сердара. Было опасение, что их приметили контрразведчики белых во время объявления газавата. И всё же, когда раздался гудок, они пошли в железнодорожный парк на митинг.

Если вербовка джигитов прошла более менее успешно, чему способствовали не столько старания агитаторов Ораз-сердара, сколько горькая нужда, разорённость дайханских хозяйств, то в другом Ораз-сердар жестоко просчитался. Дайхане взяли коней и оружие, но они совсем не были склонны требовать расправы над пленными большевиками. Да и среди собравшихся на митинг большинство представляли железнодорожные рабочие. Они потребовали немедленного освобождения большевиков, и Ораз-сердар, скрепя сердце и последними словами кляня «мягкотелость» дайхан, вынужден был уступить.

Митингующие двинулись на вокзал. Арестованные большевики с торжеством были освобождены. Среди них не было Полторацкого и Каллениченко, но люди полагали, что им удалось скрыться до ареста.

Бекмурад-бай пригласил Ораз-сердара к себе в гости. Тот принял приглашение, сказав, что имеет особый разговор к Бекмурад-баю. От предложения послать за ним фаэтон отказался: живёт он недалеко и с удовольствием пройдётся пешком.

Бекмурад-бай стал готовиться к приёму именитого гостя. Его городская жена татарка Ханум развернула бурную деятельность, как и тогда, когда они готовились принимать начальника Марыйского уезда и Сульгун-хая. Но нынешние приготовления несколько отличались от предыдущих. Не было необходимости устилать коврами двор и лестницу, ведущую на второй этаж. — Ораз-сердар не русский полковник, его показной роскошью не удивишь. Не стоило и разливать по комнате одеколон, как при встрече Сульгун-хан. Ораз-сердара следовало принять как равный равного, поэтому Бекмурад-бай не стремился к особой пышности встречи. Он только приказал приготовить блюда по-вкуснее да поставить на стол старые, выдержанные вина и коньяки — в винах Ораз-сердар толк понимал. Конечно, в такое смутное время достать вино пятидесятилетней выдержки было не так-то просто, по только на для Бекмурад-бая — расторопный Аванес, с которым вёл обычно свои торговые дела Бекмурад-бай, мог раздобыть всё, что угодно. За приличный бакшиш, понятно, но Бекмурад-бай для дела денег не жалел — не Сухан Скупой.

Вскоре после заката солнца пришёл Ораз-сердар, одетый в белый полотняный китель.

— Проходите, наш сердар! — любезно приветствовал его Бекмурад-бай. — Сразу видно военного человека: пришли точно во время, не заставили себя ждать, — польстил он гостю. — Раздевайтесь, а то жарко будет.

— На жару жаловаться не приходится, — ответил Ораз-сердар, отдуваясь и отирая платком полное лицо. — Если не станет немного прохладней, совсем замаяться можно.

Ом снял китель, который подобострастно приняла Ханум и унесла в другую комнату. Ораз-сердар и Бекмурад-бай сели к столу.