Андрей Венков - Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова

— Яков Петрович! Что это у него на пике?

Бакланов оглянулся:

— Это мой значок, — и дальше поехал.

Нестеров перемолчал, но потом из Грозной написал Бакланову письмо в дружелюбнейших выражениях и прислал издавна хранимый трофейный турецкий значок — на камышовом куртинском дротике кусок тяжелой шитой золотом материи.

Бакланов его чувствительнейше благодарил, значок велел казакам хранить как зеницу ока, но в бои с собой не брал, старым пользовался.

Явился Алибей и озадачил сообщением — франки взбунтовались и прогнали своего короля. Кто такие франки, Алибей не знал. Но Шамиль и наибы очень этим событием интересуются.

Послал Бакланов в Грозную спросить. В Грозной подтвердили. Рассказали даже, что пришел Государь на какой-то бал и сказал: «Седлайте коней, господа! Во Франции опять революция».

Молодежь обрадовалась: «Может, в Европу пошлют!..». Кто постарше, поопытнее, бурчали: «Нас уж точно не пошлют. Еще за других служить оставят». Опасались начальники, думали, что как при Наполеоне начнется, опять Линию оголят. Но как-то пронесло. Пострадали, как обычно, казаки. Из-за новой европейской смуты стали войска собирать на западных границах, и всех, кого готовили на смену на Кавказ, отправили туда же. Остались отслужившие свой срок полки без смены.

Из всего полка № 20 в Европу попал один человек — хорунжий Померанцев, бывший студент. 19 мая отбыл он из полка, а с 1 июля 1848 года уже воссиял в полку Костина № 1. В баклановский полк он больше не вернулся, хотя на службе остался и дослужился до чина войскового старшины.

Летом Воронцов готовился вести войска Дагестанского отряда на Гергебиль. Еще один отряд собрали на правом берегу Аргуна, назвали Чеченским. Готовили театр военных действий против Большой Чечни. Мост через Терек у Николаевской станицы навели — подкрепления подводить.

Шамиль занервничал, ждал, откуда ударят, и сам обдумывал, где ударить, опередить.

Тут Нестеров собрал на совет командиров войск, стоявших на кумыкской плоскости:

— Давайте ему с третьей стороны удар нанесем, по Ичкерии. Пусть покрутится…

Операцию поручил подготовить Верёвкину. Верёвкин считался офицером умным, талантливым, но эксцентриком и оригиналом. Ходил все время в одном и том же старом сюртуке.

Решил Верёвкин разорить Ахмет-Талы. Аул большой, лежит в ущелье над рекой Аксай, от укрепления Герзель-аул всего 18 верст, как раз за ночь можно подобраться. Известно, что находят там приют разные абреки.

Верёвкин всю операцию продумал, местных расспросил. Состояли при нем майор Инал Гебеков и некий кумык Султан-Мурат, отец которого недавно из Ахмат-Талов пришел с повинной, с ними Верёвкин и советовался.

Решил он взять батальон Тенгинского полка из Куринского укрепления, 3 роты Навагинского полка из Кара-Су, батальон Кабардинского полка из Хасав-Юрта, еще несколько рот и взводов из других укреплений.

По команде отобранные для набега части в сумерках двинулись к Герзель-аулу. Собрались 3 батальона пехоты, 4 полевых орудия, 5 сотен Донского полка № 20 (привел их Бакланов из Куринского и Хасав-Юрта, а 1 сотня уже в Герзель-ауле стояла) и 1 сотня полка № 40 из Кара-Су да дивизион нижегородских драгун — 6-й и 7-й эскадроны майора Эттингера. В полной темноте прибыл с конвоем сам Верёвкин. Ровно в полночь выступили из Герзель-аула и пошли вверх по Аксаю.

Одновременно колонна подполковника Домбровского вышла из Хасав-Юрта и двинулась вверх по речке Яман-су с приказом на рассвете открыть канонаду и отвлечь чеченцев от Аксая.

По левому берегу Аксая дорога удобная, широкая. По ней Граббе в Ичкерию ходил, по ней же Воронцов из Даргинской экспедиции возвращался. Но дорогу эту чеченцы стерегут, глаз не смыкают.

Есть ответвление, переходит на правый берег Аксая. Раньше и здесь дорога была. И Вельяминов, и Граббе по ней хаживали. Но чеченцы ее перерыли во многих местах, и заросла она кустами до непроходимости. Именно эту дорогу Веревкин и выбрал, понадеявшись, что ее охранять не будут.

Чеченец-проводник, оплаченный-переплаченный, повел. Сам Бакланов для верности поехал с ним рядом. С Баклановым — 50 охотников-пластунов и есаул Пушкарев. Их задача — без звука заставы чеченские снять, если встретятся. За пластунами — драгуны, за драгунами — остальные казаки, а дальше уже пехота и артиллерия.

Ночь с 23 на 24 июня — Ивановская, папоротник расцветает, вся нечисть объявляется. Тут и сочинения писателя Гоголя можно не читать, всяк и так про это знает. Шли в темноту, в бесовскую ночь с внутренним трепетом.

Пушки везли до первого оврага, а там поснимали с передков и потянули на лямках. На руках сносили и выносили. И все — бесшумно.

Слева завиднелись, мигнули огнями два хутора. Миновали их безмолвно, крадучись.

Стало светать. Первые встречные стали попадаться на заросшей дороге. Шли они спозаранку поля свои обрабатывать. Так и не дошли…

Бакланов предупредил:

— Упустим хоть одного — тревога на всю Ичкерию.

Пластуны, издали шаги и шорох заслышав, встречных в кустах поджидали и бросались мощно и беззвучно, как тигры. Вот где лезгинские кинжалы пригодились. «Все они были истребляемы по невозможности захватить их в плен», — писал Потто.

Уже при свете вышли к аулу. По свисту, давшему всей колонне знать, что пришли, пластуны и конница остановились, пропуская пехоту, которая разделилась на два рукава и стала охватывать аул со всех сторон.

Чеченцы каким-то чудом эти полчаса ничего не видели и не слышали.

Второй свист, и конница рванулась с места в сторону аула…

Потто описал это событие («истребление» или «разорение») со слов самого Бакланова. Описал очень живо:

«В одну минуту толстые, тяжелые ворота, сорванные с петель, грохнулись наземь, и казаки рассылались по саклям. Горцы, захваченные врасплох, думали спасаться бегством; но, убедившись, что все пути к отступлению отняты, вернулись назад, засели в дома и оборонялись с отчаянным мужеством. Те сакли, которые не были заняты сразу, приходилось брать уже приступом. Чтобы выиграть время и уменьшить потерю, решились прибегнуть к помощи огня, и, действительно, пожар, быстро охватив деревянные здания, скоро заставил чеченцев покинуть их неприступные жилища. Тогда борьба охватила собою все пункты аула. Треск разрушающихся зданий, вопль не успевших выскочить из пламени, отчаянные крики женщин и детей, сновавших в безумном ужасе посреди этих мрачных, обрызганных грязью и кровью теней, — все это составляло такую картину, о которой Яков Петрович никогда не мог вспоминать без содрогания. „Обе стороны, — говорит он, — работали холодным оружием, так как выстрелы в этой толпе поражали бы без разбора и своих, и чужих. Отчаяние придавало горцам неестественную силу. Слабейшие числом, они не раз отбрасывали наших солдат и ставили их в весьма опасное положение. Но к нам подходили подкрепления, и под напором свежих штыков ложились в лоск отважные ахмет-талинцы“.