Владислав Глинка - История унтера Иванова

Господин Карбовский повернул, и они рядом пошли по улсчке, удаляясь от шумной Дворянской, помещик — по дощатому тротуару, ефрейтор — по пыльной дороге.

— Степка, шельма, со мной шел, — продолжал барин, — да послал его к шлеям прицениться. Приглянулись мне троечные, наборные. Самому пойтить — сейчас цену вздуют. А пошел и пропал. Ну погоди, я ему ужо, как прибежит…

«Все, как бывало, — думал Иванов. — Сам в толпу замешался, — где его найти? А потом человека бить зачнет… Какой же Степан? Неужто Кочеток?.. Вот и еще встречи не миновать…»

— Значит, и в сражениях бывал, в Париж ходил? — продолжал барин. — А в унтера когда же?

— Как начальство, Иван Евплыч, — отозвался Иванов, — я ефрейтором четвертый год.

— Значит, в унтера скоро, а там в вахмистры…

— Насилу нашел вас, батюшка! — раздался сипловатый голос, и, обернувшись, Иванов увидел дворового в синем казакине и ладных сапогах, который, скинув смушковую шапку, шел за ним следом.

Да, это был несомненно Степан Кочеток. Но как же он изменился! Из гибкого парня превратился в равно широкого в плечах и поясе матерого псаря. Усы длинные, волосы масляные, рожа лоснючая. Только глаза прежние, ястребиные — желтые, злые.

— Хороши шлеи, Иван Евплыч. Набор посеребренный и цена не боле прошлогодней, — докладывал Кочеток.

Господин Карбовский повернулся, и ефрейтор ждал, что влепит Кочетку пощечину, но барин только усмехался, поглядывая попеременно на них, стоявших рядом у тесового тротуара.

— Чего ж не здравствуешься с кавалером? — спросил он. — Аль узнать боишься? Ничего, пущай спомнит давнего дружка.

Кочеток, конечно, давно узнал Иванова, — может, не один десяток шагов прошел сзади, пока подал голос. Но, окинув высокого кирасира равнодушным взглядом, он сказал:

— Откуда мне кавалера знать? Мало ль солдатов на ярмонке?

— Ну, добро, — осклабился Иван Евплыч. — Вдругорядь узнаешь, поди… Так хороши шлеи? Знаю тебя: оттого хвалишь, что с купцом стакнулся барина надуть. Выторговал себе полтину?

Кочеток молчал, чуть поигрывая шапкой.

— А что запрашивают?

— За все за три шесть рублев шесть гривен.

— И пятерки за глаза станет. Нечего тебе наживаться, и так вот загривок какой! — Господин Карбовский крепко ущипнул Кочетка за шею. Тот и бровью не двинул. А барин продолжал: — Так беги, скажи, чтоб не продавали. Как пообедаю да посплю, под вечер сам приду, сторгуюсь…

— Слушаюсь, — тряхнул волосами Кочеток и, не взглянув больше на Иванова, рысью потрусил обратно к Дворянской.

— Чегой-то он тебе не обрадовался? — сказал барин с видимой издевкой. — Аль точно не признал?..

— А с вашим высокоблагородием кто еще из дворовых приехавши? — спросил Иванов.

— Петька-повар, Ильюшка-лакей да еще племяш твой.

— Который же?

— Старшой, Михайло. С подводой вчерась пришел, покупки мои повезет. Сейчас Петьке велю тебя как след быть накормить, не по-казенному. Как кормят-то?

— Покорно благодарю, всем довольны, Иван Евплыч.

— Молодец, грех на начальство роптать, — одобрил господин Карбовский. — А народ у тебя в полку все таков рослый?

— Я из средних, вершка на два да на три выше многие есть. А самые рослые в пешей гвардии. Преображенцы и четырнадцати вершков [21] 2 метра 4 сантиметра. В просторечии рост солдата, как и рост лошади, обозначался числом вершков выше двух аршин. не диво…

— А сила у тебя не пропала?

— Есть еще будто.

— Так, так… А коней почем покупаете?

— Сказывал вахмистр, по полтораста рублев платит господин поручик, а за казовых и двести дает.

— Вам ведь рослых надо?

— Меньше пяти вершков не берем, а то шесть да семь…

— Таких нету у меня…

— Все завод держите, Иван Евплыч?

— Какой завод? Всего голов тридцать. Вот приедешь, кой-чем похвастаю. Одного нонче на скачку выпускал да и продал Молчанову… Вот я где нонче стою, — закончил господин Карбовский перед рубленым домом в три окошка, каких Иванов много видел на боковых улицах Лебедяни.

Они, пригнувшись, вошли в калитку. Барин повелительно крикнул на кинувшихся к ефрейтору собак и, остановясь, обвел взглядом двор. На солнцепеке стояла распряженная телега, за отворенной дверью сарая виднелся передок барского тарантаса, где-то поблизости переступали лошади.

— Мишка! Эй, Мишка! — позвал господин Карбовский.

— Я-у! — откликнулся звонкий голос из сарая, и через минуту оттуда выскочил и подбежал к барину высокий молодой парень с русой головой.

Он был бос, домотканая рубаха и порты облекали еще не раздавшееся тело. В руках он держал ремешок и шило.

— Ты чего делаешь?

— Сбрую чиню, батюшка Иван Евплыч.

— А вот глянь-кось, не узнаешь ли кавалера заслуженного?

Но и без этого вопроса Мишка уже впился глазами в ефрейтора. А тот чувствовал, как что-то горячее, большое, давно не бывалое поднимается из груди к горлу, заливает краской лицо. Смотрел в ясные карие глаза, на щеки и шею, подернутые загаром. Так вот всех увидит — отца, мать, братьев… Сколько раз гладил эту русую голову, качал на колене совсем малого…

И в чертах Мишки тоже отражалось смятение, потом глаза засияли, губы раздвинула радостная улыбка.

— Что молчишь, пень деревенский? — спросил барин.

— Не знаю, что и сказать, батюшка, — ответил Мишка. — Мерещится, на дяденьку Александру схожи, да сказывали, быдто…

— «Быдто, быдто»!.. — передразнил Карбовский. — Узнал-таки, увалень. Ну, обнимитесь же, кровь единая… — И, засопев от чувствительности, барин отвернулся. — Петька! Эй, Петька! — орал он, поднимаясь на крыльцо.

А племянник с дядей уже припали друг к другу.

— Миша, Мишута, — говорил ефрейтор не своим голосом и все гладил мягкие русые волосы.

— Да как же?.. Да откуда ж, дяденька? — отзывался парень, уткнувшись в его грудь. Потом отстранился и вгляделся в родное лицо: — Никак вы плачете? Да пойдем же под сарай…

У Иванова и точно по щекам бежали слезы. Вот ведь как — Вейсман ни одной слезинки не выколотил, а тут разом разрюмился…

— Верно ли, что отец с матерью живы да за упокой меня поминают? — начал Иванов, переводя дух, когда уже сидели рядом на коротком бревнышке за полуприкрытой дверью сарая.

— Поминали, дяденька… Бабушка как про солдатов что услышит, то и плакать сряду, откуда слеза берется… Вот радость ей будет, как приеду да расскажу!..

— Я и сам заеду в Козловку, как отсюда походом пойдем.

— Ну! — Мишка с новой радостью припал к дядиному плечу. — Бабушка да дед, тятенька и дядя Серега вот как обрадуются…

— Живы все, выходит? — спрашивал ефрейтор. — А Наталья? А Домна? А Сидор? — называл он невесток, племянников, племянниц.

И Мишка в ответ твердил:

— Жива, жив. Живы все покудова.

— Всё на барщине живете?