Вера Морозова - Женщины революции

— Думается, что вам на какое-то время лучше не показываться в городе… — Надежда Константиновна не договорила. Глаза её, лучистые, с золотистыми зрачками, выразительно остановились на собеседнице.

Мария Петровна согласно кивнула головой. Она сразу поняла, о чём говорила Надежда Константиновна: «на какое-то время» квартира Голубевой стала штаб-квартирой Ленина.

— Я оставила только самые неотложные дела, — помолчав, ответила Мария Петровна.

— И их лучше прекратить, — мягко заметила Надежда Константиновна. — Хотите послушать, как делается конституция? Берут несколько «верных слуг отечества», несколько рот солдат и, не жалея патронов, всем этим нагревают народ, пока он не вскипит. Мажут его… по губам обещаниями. Много болтают, до полного охлаждения и подают на стол в форме Государственной думы без народных представителей. — Надежда Константиновна нахмурилась и закончила: — Очень невкусно.

Мария Петровна засмеялась. Она была благодарна, что Надежда Константиновна так просто перевела разговор. Крупская хрустнула листовкой, и опять послышался ровный голос:

— Как составляют кабинет министров. Берут, не процеживая, несколько первых встречных, усиленно толкут, трут друг о друга до полной потери каждым индивидуальности, сажают в печь и подают горячими на стол, придерживаясь девиза: «Подано горячо, а за вкус не ручаюсь!»

— Вполне прилично, — отозвалась Мария Петровна, подкладывая на тарелку закуски. — Вы чем-то встревожены, Надежда Константиновна?

— Обстановка сейчас для Ильича в Петербурге весьма тягостная. Боюсь неожиданностей. Недавно переволновалась основательно. В одном из переулков между Мойкой и Фонтанкой состоялось собрание, туда и Ильича пригласили. Времени мало, я торопилась, а в переулке меня неожиданно встретил Бонч-Бруевич, озабоченный и встревоженный. «Поворачивайте. Засада». У меня ноги подкосились. «А Ильич?» — спросила я. «Ильич не приходил. Нужно перехватить его на подступах. Тут я кое-кого повстречал, разослал по переулкам, предупредите и вы, если сможете». Бонч-Бруевич скрылся, а у меня сердце замерло. А если не успеют предупредить, если уже попал в засаду! Решила караулить. У Александринского театра шпики. Вдали сутулая спина Бонч-Бруевича. Он хитрил, заходил в магазин, устанавливал наблюдение, а Ильича нет. — Надежда Константиновна подняла усталое лицо. — Ноги замёрзли, начался какой-то противный озноб. И вдруг Бонч-Бруевич, сияющий, улыбающийся. Сразу поняла: спасли…

— Да, в столице, становится всё опаснее для Владимира Ильича, шпики попросту за ним охотятся. — Мария Петровна с грустью взглянула на Надежду Константиновну и подумала: каково ей приходится — жизнь по подложным паспортам, скитания по явкам, вечные тревоги за близкого, дорогого человека!

— В своём проклятом далёке, в эмиграции, как часто мы мечтали о возвращении на родину. Когда узнали о революции, то еле паспортов дождались. — Надежда Константиновна закуталась в пуховый платок, прошлась, по комнате. — Владимира Ильича очень обескураживает эта жизнь по чужим углам, более того, ме-шает работать. А что делать?! Поначалу поселились легально на квартире, подысканной Марией Ильиничной по Греческому проспекту. Шпики, как вороньё, закружили. Хозяин всю ночь ходил с револьвером — решил защищаться при вторжении полиции. Ильич боялся, что попадём в историю, — переехали. Видимся, урывками, вечные волнения. Хорошо, что удалось достать приличный паспорт. Была ещё квартира где-то на Бассейной — вход через кухню, говорили шёпотом.

В голосе Надежды Константиновны звучала грусть. Конечно, устала от такого напряжения — обычно она никогда не жаловалась.

— А возвращение из Москвы! Подошла к дому, где жил Ильич, и ужаснулась — весь цвет столичной охранки. За собой я никого не привела. Значит, их привёл Владимир Ильич! Действительно, в Москве переконспирировали: посадили его в экспресс перед самым отходом, дали финский чемодан и синие очки. Охранка всполошилась — экспроприатор! С каким трудом удалось подобру убраться из той квартиры!

Они ходили по комнате обнявшись. Потрескивали дрова в камине, вспыхивали огненными языками, сливаясь в ревущее пламя. Надежда Константиновна опустилась в низкое кресло, поставила ноги на чугунную решётку. Она прикрыла глаза рукой. Мария Петровна принесла с оттоманки расшитую подушку, подложила под голову, закутала её ноги пледом. До заседания ЦК оставалось полчаса. Мария Петровна радовалась, что она может предоставить отдых Надежде Константиновне, отбывавшей, по шутливым словам товарищей, революционную каторгу.

— Разбита ли революция в России, или мы переживаем лишь временное затишье? Идёт ли революционное движение на убыль, или подготовляется новый взрыв, коня в затишье силы? — таковы вопросы, стоящие перед российскими социал-демократами. — Владимир Ильич, заложив правую руку в карман, обвёл присутствующих долгим взглядом. — Марксисту неприлично отделываться от этих вопросов общими фразами. Мы остаёмся революционерами и в настоящий период. Кстати, легче предсказывать поражение революции в дни реакции, чем её подъём!

Надежда Константиновна неторопливо водила карандашом, наклонив голову. Откинулся в кресле Бонч-Бруевич, не отрывая от Владимира Ильича изучающих глаз. Пощипывал аккуратные усики Буренин. Облокотилась на стол Мария Эссен, подперев подбородок рукой. Лицо её с большими серыми глазами задумчиво и строго. Мария Петровна, положив перед собой очки, напряжённо слушала. Шло заседание Центрального Комитета. В комнате тишина, только слышался громкий ход настенных часов да голос Владимира Ильича.

— Отношение к революции является коренным вопросом нашей тактики. Его-то в первую голову должен решить предстоящий партийный съезд. Или — или. Или мы признаем, что в настоящее время «о действительной революции не может быть и речи», — голос Ильича, цитирующего меньшевиков, звучал неприкрытой издёвкой. — Только должны во всеуслышанье заявить об этом, не вводить в заблуждение ни самих себя, ни народ. Тогда должны снять вопрос о восстании, прекратить вооружение дружин, ибо играть в восстание недостойно рабочей партии. Или мы признаем, что в настоящее время можно и должно говорить о революции. Тогда партия обязана организовать пролетариат для вооружённого восстания. Кто за восстание, с теми большевики, кто против восстания, с теми мы боремся беспощадно, отталкиваем от себя как презренных лицемеров и иезуитов!

— А Плеханов… — Мария Петровна, не договорив, посмотрела на Владимира Ильича.

— Плеханов… — Ленин наклонился вперёд и резко закончил: — Свобода не даётся без величайших жертв, без величайших усилий… Попрошу товарищей высказываться по этому вопросу.