Аннамухамед Клычев - Кугитангская трагедия

Янгыл опустилась на колени, моля о пощаде, и, возможно, нашлись бы такие, кто мог сказать хватит, но откуда-то вынырнула Гызлархан-Шетте с перекошенным от злобы лицом и закричала, переполняясь злорадным гневом:

— Бейте потаскуху, люди! Бейте, чего стоите! Каждый, кто бросит в эту блудницу камень, заслужит всепрощение аллаха, — и Гызлархан-Шетте, нагнувшись и схватив большой камень, с злобной силой бросила его в Янгыл. Несколько женщин, заражаясь изуверством, также начали бросать камни в Янгыл. Янгыл не устояла и, вскрикнув, упала наземь, обнимая землю руками. Но вновь она собрала остатки сил, встала, и шатаясь, пошла к сидящим яшули. Из них никто не бросил в неё камня, но и никто не сказал слова в её защиту. Напрасно Янгыл молила о пощаде — старики молчали, покашливая в бороды, и отворачивали от неё лица.

Поняв, что ждать помощи неоткуда, она будто обрела новые силы: перевела дух, оглядела всех вокруг, и её большие печальные глаза отразили последнюю мольбу о пощаде. В них отразилось сильное, нечеловеческое желание жить, жить во что бы то ни стало и быть счастливой. Теряя окончательно силы, она отыскала взглядом сидящего Арзы и в отчаянии крикнула:

— Арзы, прощай! Арзы… — и сделав к нему два шага, она рухнула вниз лицом на землю.

Последний крик гибнущей женщины эхом отозвался в родных горах. Весь живой мир готов был помочь ей, но никто ничего не смог сделать против суеверного страха, против старого проклятого шариата, против блюстителей ислама, против бесчеловечных диких порядков.

Прощальный крик любимой пробудил Арзы от охватившего его оцепенения. Он поднялся на ноги и попытался разорвать верёвки на руках, но только застонал от бессилия. Широким шагом он направился к ней, но жест кази заставил стражников преградить ему путь. Молла Ачилды спокойно произнёс, как о самом обыденном:

— Доканчивайте начатое.

Их отвели в лощину, что расстилалась под курганом. В ту лощину, где по весне бушевали селевые воды, где камнями, несущимися с гор, заваливало и убивало овец и коз. Но сейчас не было горного селя, и камнями забрасывали не овец, а людей, забрасывали за то, что они были преданы, великой силе любви. Вспомнила ли Янгыл, что когда-то на этом месте утонули её коза и козлёнок, что здесь из-под камня Арзы вытащил барашка и пытался оживить его. Возможно вспомнила и ужаснулась, что ей и Арзы уготована та же участь.

Здесь, в лощине, Арзы и Янгыл усадили рядом лицом в сторону Мекки. Молла Ачилды в сопровождении мюридов подошёл к ним, чтобы прочитать последнюю, предсмертную молитву. Народ снова начал роптать, чтобы скорее заканчивали эти страшные мучения. Но что для кази народный ропот? Не обращая на это никакого внимания, он спокойно продолжал свою молитву. Лишний с самого утра дождь промочил кази до последней нитки: от конусообразной шапки и нарядного белого халата до чарыков. Но он был так увлечён захоронением живых молодых людей, что едва ли замечал всё это.

Только он произнёс первые слова молитвы, как Арзы вдруг прервал его.

— Эй, — с вызовом крикнул он, — если ты человек, то развяжи мне хоть руки!

Кази ухмыльнулся и велел страже выполнить просьбу.

Как только были освобождены руки, Арзы кинулся к Янгыл и прикоснулся к её окровавленному лицу. Янгыл встрепенулась, словно птица, которую смертельно ранили, но она жаждет жизни, готова за неё бороться.

— Янгыл, — проговорил ободряюще Арзы, — Янгыл, жизнь моя, надежда моя, я с тобой. Ну, открой глаза, не бойся этих шайтанов! Всё равно мы сильнее их, ведь там, на том свете, мы будем вместе, и они не разлучат нас…

— Арзы… — только и смогла выговорить Янгыл. Обессиленная, она больше не произнесла ни слова, только глаза досказали остальное: в них он увидел невыразимую тоску и печаль по уходящей так рано жизни, немеркнущую любовь, ради которой она принесла себя в жертву, и ещё, что поразило его в глазах любимой, — в них не было и тени раскаяния.

Арзы с нежностью прижал её окровавленное лицо к своей груди и начал успокаивать словами, которых он никогда раньше не произносил. Столько в них было любви, столько нежности и ласки, столько бесстрашия перед грядущим и отрешённости от настоящего! Кази всего передёрнуло, и он закричал:

— Ну, чего стоите? Давайте сюда палас!

Четверо служителей мечети, словно очумелые, подбежали со старым паласом, накинули его на Арзы и Янгыл, придавили его края тяжёлыми камнями и отошли.

И снова раздался властный голос кази.

Град камней посыпался на палас… Люди не услышали ни крика, ни стона, только лязгающий стук падающих камней, похожий на всхлипывание.

Над местом, где только что сидели, обнявшись, Янгыл и Арзы, вырос большой каменный холм.

А дождь всё лил, словно слезами омывая каменную могилу. Базартепинцы, опомнившись, не глядя друг на друга, спешили уйти от этого страшного места, в душе проклиная кази и себя. Последним покинул место казни молла Ачилды. Он поглядел на рукотворный холм — место захоронения непокорных молодых людей, — боязливо оглянулся по сторонам и степенно пошёл, хотя у него от страха тряслись поджилки.

— Янгыл, Янгыл-джан, — раздалось в тишине. — Вставай, родная, они ушли… Янгыл-джан… — Мать не могла даже подумать, что её дитя лежит уже бездыханной…

В тот вечер в ауле стояла необычная мёртвая тишина. Люди боялись смотреть в глаза друг другу и, чтобы не встречаться, не выходили из дому. Только у Закира-ага во дворе слышались людские голоса. Это пришли те, кто был возмущён свершённым преступлением. Они собрались на совет: как быть дальше, что предпринять?

…Прошло три дня. Ночью Закир-ага и его друзья извлекли тела Арзы и Янгыл из-под камней и захоронили их по-человечески: в вырытых могилах, на склоне большого холма. Слуги кази, по его приказу, пытались найти тех, что опять нарушили святой закон. Ходили по домам, выспрашивали, вынюхивали. Подозрение, конечно, пало на Закир-ага, но когда они пожаловали в его кибитку, жена амбала сказала, что хозяина нет дома, он взял торбу и ушёл к урусам.

Вскоре после этого происшествия в газете «Закаспийское обозрение» появилась статья. Её автор — капитан парохода «Обручев» — рассказал во всех подробностях об изуверской казни Арзы и Янгыл. Удивляясь первобытной дикости законов, средневековой отсталости народов Средней Азии, он приводил ещё ряд фактов расправы над женщинами, туркменчилика и упрекал эмира Бухары за отсутствие какого-либо прогресса в его владениях.

Эмир Сейид-Абдул-Ахад-Богодур-хан в ту пору находился на своей родине, в Кермине. Он часто принимал европейских гостей, давал пышные обеды и вёл беспрестанные разговоры о благоденствии народа.

В один из дней он принимал представителя Туркестанского губернского управления некоего господина Зуева, Они сидели на живописном айване и пили холодный шербет. Вокруг благоухали розы, журчало вода, царственно вышагивали павлины.