Морис Монтегю - Кадеты императрицы

Но десять компьенских кадетов добрались до цели и держались на ногах, несмотря на свои ранения.

В Островах снова наступила голодовка. Спасаясь бегством, польские крестьяне предусмотрительно унесли с собой весь провиант. Изредка, правда, удавалось найти в каком-нибудь тайнике свиной окорок, сало или куль муки. Но ведь это были жалкие крохи, а голодных людей было крайне много!.. Конечно, не все сообщали о своих находках; бывали случаи, когда нашедшие утаивали свои сокровища, чтобы потом под покровом ночи есть под полой в одиночестве. Графу де Новару, например, посчастливилось набрести на тайник одного богатого крестьянина, и он вышел из жилища с заметно пополневшим кошельком и радостной улыбкой на лице. В тот же самый день он расплачивался русским золотом за водку, купленную у еврея-маркитанта. Но о том, откуда появилось это золото, он никому не проронил ни словечка.

Бедному Орсимону в эти голодные дни только и оставалось, что тешить себя составлением самых заманчивых меню.

Однажды, сидя на завалинке под окнами своего жилища, он любовно погрузился в составление своего воображаемого пиршества, тщательно все записывая в свою записную книжку. В это время Наполеону в сопровождении Мюрата и Нея случилось проезжать мимо. Увидев офицера, погруженного в какие-то заметки, Наполеон окликнул его, но Орсимон так ушел в свое дело, что ничего не расслышал. Наполеон окликнул его вторично. На этот раз Орсимон поднял голову. Увидевши перед собой Наполеона, молодой человек вскочил как ужаленный и быстро встал во фронт, зажимая в левой руке свою злополучную записную книжку.

— Что ты там писал? — спросил Наполеон.

Несчастный офицер медлил с ответом.

— Что ты писал? — нетерпеливо переспросил Наполеон. — Решал задачи, что ли?

— Никак нет, ваше величество.

— Стишки кропал в честь своей возлюбленной, какого-нибудь несчастного заморыша?

— Никак нет, ваше величество.

— Так что же, наконец? Покажи сейчас! — И с этими словами великий вершитель судеб и владыка вселенной вырвал недолго думая записную книжку из рук растерявшегося офицера, после чего с величайшим изумлением прочел следующее: — «Икра, ост-индские устрицы, лососина по-амстердамски, седло дикой косули, соус субиз, перепела а-ля Ватель, нормандские пулярки, фаршированные трюфелями…»

Как раз на этом месте Орсимон был прерван приходом императора и маршалов.

Наполеон расхохотался:

— Болван! А я-то читаю всю эту чушь, когда мой завтрак состоял из двух картофелин! Значит, ты, бездельник, кормишься одними химерами?

— Так точно, ваше величество.

Мюрат, взяв записную книжку из рук императора, читал ее про себя; Ней читал одновременно с ним, склонившись над его плечом.

Они оба возопили в один голос:

— Тебя следовало бы расстрелять!..

— Да ведь это же порождает муки Тантала!

— Когда мы все издыхаем от голода!

— Ты бессердечный человек!

Император продолжал смеяться.

Возвращая офицеру его записную книжку, Мюрат добавил:

— Мне от твоего завтрака сводит судорогой желудок!..

— Ваша светлость, — отважно улыбаясь, ответил Орсимон, — я не приглашал вас на свой завтрак.

— Эге, — усмехнулся Наполеон, — да он, я вижу, из находчивых! Недаром говорят, что обжоры большей частью бывают умны.

Ущипнув офицера за ухо, Наполеон удалился, сопровождаемый своими маршалами. Император продолжал усмехаться, но маршалы недовольно ворчали, перечисляя свои лишения.

С того дня каждый раз, когда Орсимон попадался императору на глаза, последний всегда встречал его какой-нибудь приветливой шуткой: веселое воспоминание заслуживает благодарности. Армия продолжала питаться двумя луковицами на человека. Наклонности к полноте не замечалось. Время шло. Уцелевшие остатки нижних чинов полков Оверна и Изембурга были размещены по другим полкам. Благодаря этому Жером Кантекор оказался зачисленным в 43-й линейный полк.

Кантекор был более чем недоволен: он был отделен от Гранлиса и лишен возможности исполнить поручение, возложенное на него Фуше. Кантекор замкнулся в себе. Для него потянулись черные дни. Временами он даже ожесточался против Фуше за отсутствие в нем дальновидности. Ведь вот случился же теперь такой случай: он отделен от де Гранлиса, и бог ведает, когда ему удастся встретить его! Да еще и удастся ли?.. А нижний чин — значит, молчи и терпи.

Однако же настал день, когда прозвучал сигнал к сборам. Армия собралась и снова двинулась вперед. Носились слухи, что возвращаются в сторону Эйлау и что русские маневрируют около Фридланда. Возобновилась война.

Но солдаты были довольны. Хуже быть не могло, а бездействие при скверной жизни хуже худшего. А единственным трофеем в эти тяжелые месяцы явилось лишь взятие Данцига.

С наступлением весны и первых летних дней у всех повеселело на душе. 1 июня французские войска расположились в виду Эйлау на левом берегу Алле. Русские, потерпевшие за три дня до того поражение, отступили. Но теперь их настигли, и бой был неизбежен. Но так как русские интендантские склады, а также и корпус прусских войск помещались в Кенигсберге, то генерал Беннигсен желал пробраться к этому городу до прибытия французов. Та же самая причина, которая побуждала русского генерала добраться до Кенигсберга, побуждала Наполеона завладеть им. С этой мыслью он направил туда Мюрата, Сульта и Даву, чтобы отрезать все пути русским.

Чтобы скорее добраться до Кенигсберга, русские войска намеревались переправиться под Фридландом через Алле. Император тотчас же распорядился занять этот город корпусами Ланна, Мортье и тремя кавалерийскими дивизиями.

Таким образом, задача обеих сторон была вполне понятна: русские стремились переправиться через Алле, для того чтобы добраться до Кенигсберга, а французы всеми силами старались помешать им в этом и попытались столкнуть их в реку, окаймленную крайне крутыми, обрывистыми берегами.

На всем протяжении был только один мост, и то под Фридландом.

Ланн со своей кавалерией и жандармами Удино составлял авангард; они шли безостановочно всю ночь и на заре подошли к городу. Под начальством Ланна находилось десять тысяч человек. Не дойдя до города, он нашел перед собой стройно расположившееся войско в тридцать тысяч человек, к которому с каждой минутой прибывали подкрепления.

Вскоре началась перестрелка.

Император находился еще в Эйлау.

Вскоре подоспел Мортье, но тем не менее общая наличность соединенных корпусов обоих маршалов не превышала двадцати пяти тысяч человек, тогда как неприятельское войско состояло из семидесяти тысяч человек. Партия была далеко не равна. Положение было более чем критическим. Ланн то и дело посылал императору гонцов с настоятельной просьбой поторопиться присылкой подкрепления.