Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Хан Заверган, видно, хочет положить этому конец. Совсем недавно стал на место отца своего — вожака кутригуров — да и годами слишком молод, а как мудро рассудил: не местью-злобой отвечает Сандилу за татьбу — сватовством и тем возвысил себя в глазах всех. Ибо все-таки это хорошая примета. Она удостоверяет и заверяет: из него будет мудрый хан, а их с таким ханом ожидает заветное — мир и согласие, мир и благодать.

Пусть помогает ему Небо в браке желанном, и им, кутригурам, в мероприятиях этих, на добро и благополучие нацеленных. Если случится так, как хотят, гляди, остановятся уже и не будут дальше кочевать, под меч и петлю неопределенных соседей. Ибо куда действительно идти, на что полагаться, когда дошли до края? Были обладателями земель на Дону — и ушли с Дона, были на северных и южных берегах Меотиды — и снова ушли. Сейчас они переживают не лучшие времена. С востока давят на утигуров обры, а утигуры — на них, кутригуров, в северной стороне давно и твердо уселись анты, на закат, чуть ли не до моря — снова анты, за антами сидят ромеи и склавины. Кто пустит в эти земли, если там есть свой народ? Нужно искать союза с утигурами, тогда и обры не будут сметь быть такими, как есть сейчас, и анты признают их достойными внимания и уважения соседей.

Ханского стойбища не узнать сейчас. По одну сторону широкого, хорошо утоптанного за эти дни двора, стоят выстланные красочными коврами, обитые изнутри белым войлоком фургоны-повозки — и со второй — тоже. Это дома для гостей, которые привезут хану избранницу сердца. За десять-пятнадцать шагов от повозок — тоже по одну и другую сторону — празднично застеленные и заставленные блюдами и вином столы. Они опять же для гостей и тех кутригуров, которые являются ближайшими родичами и кметями-друзьями князю. Сам же двор в стойбище, особенно около, прилегающего к стойбищу, — для всех остальных, званных и незваных, пришедших погулять на свадьбе ханской избранницы, и для тех, которые хотят всего лишь взглянуть на избранницу. В глубине двора, ближе к Онгул-реке и тех просторов, которые открываются за рекой, возвышается над всем стойбищем ханский шатер, ярко-розовый, большой и величественный. Это и есть дом, куда хан поведет по гульбищу свою жену.

Челядь и рабы, что снуют между столами, стараются сделать все, что положено делать им до появления гостей. А бубны, сопели, рожки умолкают постепенно, и кутригуры собираются и собираются на место перед стойбищем, где восседают на возвышении, поднаторевшие на проделки потешники, и куда зовут их бодрящие звуки музыки. Кто-то из молодцов чувствует себя бессильным перед призывом-искушением, подходит к девицам, толпящимся особняком, и поощряет какую-то из них танцевать. Его смелость становится толчком для других, и освободившийся перед потешниками круг довольно быстро заполнился теми молодыми побегами кутригурских родов, для которых свадьба хана с молодой ханшой — хорошая возможность потешить себя, и всех, кому хочется веселья.

Песня для кутригуров — так себе, чтобы будила задор и воспевала собой ретивость тела. Больше огня вкладывают они в пляс, такой слаженный и до сладко щемящей боли пригожий кутригурский танец, которым славится их род, который доныне остается, чуть ли не самым достойным великолепием рода. Они так чинно идут по кругу и манят улыбками, и поглядываниями глаз, и манерным изгибанием тонкого стана празднично одетых девиц и какими предано благосклонными, готовыми на все, чувствуют себя перед ними отроки. Объявится здесь супостат — и они ни на минуту не заколеблются, ни перед кем и ни перед чем не остановятся. Грудью встанут на защиту, отвагой сердца заслонят деву от беды-напасти. Как и закрывали уже не раз. Если не в прошлом, то в позапрошлом лете, то в одной, то в другой схватке-сечи. Но почему-то так складывается, что род их постоянно должен защищаться от других родов. Как и сами они в своем роде. А кто защитит их, если оплошают и не защитятся? Для этого и объединяются в род, чтобы он размножался и умножал свои надежды на защиту. Небо свидетель, для этого и объединяются!

Один танец уступает место другому, а другой — еще другому. Меняются отроки и отроковицы в кругу, как меняется и сам круг. А народ толпится и толпится около музыкантов. Да и по другую сторону въезда в ханское стойбище, обозначенное свежеуложенными стогами из сухого бурьяна и хвороста, хватало народа, — там собирались преимущественно пожилые кутригуры. Старшие из них, вернее, старейшие, намаявшись, в ожидании, отходили в сторону и садились отдохнуть и перекинуться словом.

— Пора бы уже быть хану со своей утигуркой, — замечает или сетует кто-то.

— Будем терпеливы, — успокаивают его. — Богатую невесту долго ждут.

— Думаете, богата?

— А то нет? Не табунщицу же берет Заверган — ханскую дочь.

Беседа сокращает время и все же не так быстро, как хотелось бы. Но всему приходит конец, наступил он и этому ожиданию. В поздний послеобеденный час выскочил на ближайшее от стойбища возвышение всадник и этим оповестил всех: хан приближается уже, скоро будет. Стихли сразу бубны, рожки и сопели, застыли и танцоры в цепи. Зато оживились стойбищане, особенно те, на ком лежала обязанность встретить хана и его невесту. Одни пошли скорей к очагам, над которыми варились кушанья, выхватили оттуда надежно горящие головешки и стали с ними наготове: как только хан приблизится к стойбищу и возьмет под свое укрытие невесту, должны зажечь по одну и другую рук нагроможденные кучи сухого бурьяна и хвороста, другие становились при въезде в стойбище и готовились встретить должным образом ту, что отныне должна войти в Заверганов род и стать огнищанкою в его роде. Подошли ближе к въезду и трубачи, всем интересно. Как же, хочется увидеть вблизи будущей ханшу, воочию убедиться: достойна ли она их хана.

А всадники близко. Вот-вот подъедет и оповестит: радуйтесь, кутригуры, свадьба начинается. Ибо без этих предупреждений видели: обоз с ханом и его избранницей перевалил через возвышение, уже теперь недолго ждать того зрелища, ради которого собрались.

Хан ехал впереди, в сопровождении воинов и кметов своих, его избранница — вероятно, в одной из многочисленных повозок, что ехали вслед за всадниками. Когда приблизились к крайнему из очагов, торжественно затрубили трубы. Заверган сошел с жеребца и направился к переднему экипажу, в котором женщины хлопотали уже около его невесты. Подождал, пока поправят на ней наряд, всех утихомирил словом, и потом сказал всем, а прежде всего Каломеле:

— Пусть невесту мою не смущает, что мы пойдем между огней, — он кивнул на костры, которые разгорались и уже сильно полыхали. — Я буду рядом.

— Такие, как наша Каломелка, — вступилась старшая из сестер, — огонь не страшит. Она у нас непорочна.