Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

— В сечах с обрами Келагаст был среди первых мужей. Именно на него князь Добрит возлагал наитруднейшие обязанности, именно его тысяча проявила себя грозой супостатов.

— Это правда, — поддержал кто-то сбоку. — Келагаст достойный муж, что и говорить.

— Молод еще, чтобы быть всем предводителем. Пусть побудет князем на Дулебах и проявит себя как муж думающий.

Ведущий поднял меч, старался не дать разгореться пламени.

— Придет время, проявит. Был уже с князем Волотом у ромеев, видел и знает, что это за посольство, как должен держать себя на переговорах. Да и с Мезамиром ходил когда-то. Забыли разве?

— А чего ждать? — раздался звонкий голос. — Пусть сейчас предъявит себя, вот и посмотрим, какой из него муж думающий.

— Да! Острозора знаем, пусть предъявит себя Келагаст вот тогда увидим, за кого подать голос!

— Вы забыли, есть еще Зборко, князь уличей? — силился перекричать кто-то, но его не стали слушать.

Одни сказали: Зборко ничем не проявил себя, что свидетельствовало бы о его достоинстве, другие сделали вид, что не слышали о Зборке и добивались своего: пусть выйдет и предъявит себя Келагаст.

— Почему только Келагаст? Острозор тоже пусть выходит и предъявляет себя!

— Сказано ибо, Острозора знаем.

— Кто знает, а кто нет, пусть выходят оба!

— Раз так, оба пусть выходят!

Старейшина старался убедить вече в противном: разве это возможно? Где те, с кем должны бы состязаться один и второй, как мужи думающие?

— Пусть друг с другом состязаются!

— Но это — безумие! Кто истину установит?

— А народ! Вы, старейшины, зачем здесь?

Вечем правили хозяева — дулебы. Им не по нраву было такое требование. В словесном поединке с вечем и самый бывалый может опростоволоситься, а их князь не такой опытный и битый, чтобы найти в себе и достойный разум, и надлежащую выдержку и велеречивость. Поэтому и уклонялись от этого и отпирались, как могли. Пока те, что добивались словесного поединка с князьями, не достали болезненно.

— Дулебы привыкли быть главенствующим племенем среди антов и любой ценой хотят остаться им. Разве не видите: они простофилю готовы посадить на главенствующее место в нашей земле, только чтобы он был дулебом.

— Не забывайтесь, где вы и что говорите!

— А то, что есть. Пусть выйдут князья! Желаем иметь беседу с князьями!

— Князей на возвышение! Желаем видеть князей!

Кричали, казалось, все, и крик этот заставил уступить. Вышел и поклонился народу вечевому князь киевский Острозор, за ним — и Келагаст. Первый улыбался чему-то, второй старался скрыть смятение. Оно и не удивительно. У антов давно так заведено: пока тот, кого сажают на княжеский стол, не получил еще общего признания, непременно должен получить его. Такого зовут перед свои глаза и требуют представить себя в беседе, а уж как дойдет до беседы, всего можно услышать — и насмешек, и такого едкого, что от них в пятках заколет. Надо иметь большую силу воли, чтобы выдержать все это и не сорваться и не представить себя таким, что не умеет быть терпеливым.

— Скажите, князья, — подал голос кто-то из думающих мужей, — уверены вы, что обязанность, которую возлагаем на вас, посильна вам?

— Уверенным может быть лишь тот, кто не знает, что это за обязанность, — ответил Острозор.

— А ты, Келагаст, что скажешь?

— Без веры не бывает уверенности, а без уверенности — победы. Кто верит, тот и способен победить.

— Верх! Келагаст взял верх! Кто еще желает выйти с ним состязаться?

Вперед выступил Светозар.

— Я.

Те, что были ближе и видели, весело, однако и не зло засмеялись.

— Молод еще. Рано совать нос в серьезные беседы мужей.

— Правда, ваша: я молод. Но вы не слыхали еще, что я хочу спросить у князей. Выслушайте, потом уже будете судить, следует или не следует совать мне в это дело нос.

— Пусть говорит, что там.

И Светозар заговорил с князьями:

— Сообщите нам, предводители росов и дулебов, как бы вы поступили, если бы кто-то из племен Антии захотел бы жить отдельно от всех других антов?

Князья переглянулись.

— Не тиверцы ли имеют такое намерение? Ты княжич с Тиверии, я не ошибаюсь?

— Да, я княжич с Тиверии, ты не ошибся. Зато ошибся в другом, Келагаст: выдал, кто ты есть. Среди мужей снова пошел смех.

— А что скажет князь Киева?

— Князь Киева не советовал бы такому племени выходить из братского единства и жить особняком, ибо оно неизбежно погибло бы.

— Верх! Князь Острозор взял верх!

— Да, — согласился Светозар. — Князь Острозор взял верх, хотя и сказал не все.

— Надо было бы еще поинтересоваться, — не стал ждать его приговора Острозор, — почему такое племя захотело выйти из братского единства?

— Да. Прежде всего, надо было бы поинтересоваться, что побудило это племя выйти из братского союза, и устранить причину этого побуждения.

Старейшины возбуждено стали переговариваться между собой.

— Еще есть что-то спрашивать, молодец?

— Есть. Князь — предводитель рати на поле боя, он же — и судья людей, которые в ссоре между собой. Каким должен быть князь-судья?

Острозор снова нашелся первый:

— Строгим и справедливым.

— А князь Келагаст что скажет?

— То же: должен быть строгим и справедливым.

— Жаль, если так, — не удовлетворился Светозар. — Мне кажется, что это не ответ. Строгость, пригожие князья, разная бывает. И справедливость тоже. Одна есть истина, другая лишь рядом с ней. Еще другая и вовсе далека от истины. Во всяком случае, у каждого своя строгость и своя справедливость. Вес имеет другое: князь-судья обязан судить так, чтобы тот, кто нанес обиду, не пытался наносить ее вторично, а тот, кого обидели, не отчаялся в существовании справедливости.

— Верх! — дружно воскликнуло вече. Молодец взял над князьями верх! Слава такому! Слава и хвала!

Битва с князьями набирала не столько острый, как потешный вид.

— Голоса разделились поровну, — сказал старейшина, правивший вечем. — Одни — за князя Острозора, другие — за Келагаста. Есть еще желающие что-то знать и добиваться?

— Есть

— Вече слушает.

— Пусть скажут оба, с каким намерением берут они на себя обязанность старшего князя?

— А это уже говорилось, это всем известно.

— Тогда спрашиваю другое: какого князя убирают со стола силой?

На этот раз смех был повсеместный и длился дольше, чем полагалось бы.

— Я скажу, — смело, и со смехом на устах поднял руку князь Киева, россов и втикачей. — Того, кто не может справиться с возложенной на него обязанностью: защищать землю от супостата, быть справедливым судьей родам и народу. Келагаст помолчал мгновение и сказал:

— Я тоже так думаю.

— Так? — не удержался и заорал кто-то из толпы вечевой. — За Келагастом не может быть перехваченной возможности. Он не имеет своих мыслей, только соглашается с чужими!