Владимир Владимиров - Повесть о школяре Иве

Вилланы засмеялись.

— Один он такой на всю страну нашу. Не о нем речь, о других, о недобрых. Вот кончится война, и вам придется на ваши пепелища возвращаться. Куда иначе денетесь? А сеньорам вашим только этого и надо. Начнут они вас гнуть пуще прежнего. Деревни, мельницы, плотины, мосты — все, что они сожгли, кто строить будет? Вы. Лес возить, поля перепахивать кто будет? Вы. А за войну денежки поистраченные с кого получать? С вас. Побольше надбавит на подати. Брал из двенадцати снопов два, теперь четыре возьмет. Вот и всё.

— К королю пойдем защиты просить!. г.

— В войне мы не виноваты!..

Дровосек рассмеялся:

— К королю? Вот к слову пришлось. Может быть, кто-нибудь из вас и слышал про короля Робера, прадеда нынешнего короля?

— Слышал я, — раздался старческий голос. — Отец мне рассказывал. Хороший был король, привержен к святой церкви был. Благочестивым так и назвал его народ…

Дровосек резко перебил говорящего и встал, махнув рукой в сторону:

— Неправда! Не народ его так назвал, а его придворные льстецы и прихлебатели. Всего «благочестия» только и было, что он слагал церковные песнопения. Когда папа наложил на него семилетнее покаяние за женитьбу на Двоюродной сестре и за отказ повиноваться отлучил его от церкви, лишил святого причащения, тогда король жену бросил и женился на дочери графа Тулузского Вот как! А народ наш при нем умирал голодной смертью, и вилланы и городские ремесленники. В начале своего царствования король Робер войной отнял у баронов герцогство Бургундское, Дижон и Дре. А когда в голодные годы бретонские вилланы и руанские суконщики и ткачи поднимались против своих сеньоров, король Робер стал на сторону баронов и жестоко расправился с восставшими. Как собак вешал. Деревья большого леса были увешаны сотнями несчастных, осмелившихся потребовать хлеба своим голодающим семьям…

Дровосек сжимал руку в кулак и грозил невидимому врагу. Голос его звучал все громче, и каждым словом, как мечом, он разил противника.

— На этот раз его никто не отлучил от церкви. У самого духовенства было много земель, деревень и замкрв. А церковь запрещает рабам восставать против своих господ. Сговор короля с церковью оказался полным. Вот духовенство и признало за ним название «благочестивого»… А народ его проклял! Вот какова правда о короле Робере.

Дровосек вытер рукой пот со лба. Вилланы молчали, понурив голову. Наконец кто‑то из молодых крикнул:

— А давно это было?

— Да больше ста лет прошло, а ничего не изменилось. И сервы такие же, и ремесленники, и бароны с духовенст* вом, и правнук такой же, как его прадед. Да вы сами знаете, какая наша жизнь…

Говоря это, дровосек стал на пень и протянул руку к вилланам:

— Дорогие братья и друзья мои! Я не учить вас пришел, а пришел с добрым советом от всего сердца моего, за долгую жизнь наболевшего…

Старики, стоявшие в первом ряду, сняли шляпы. За ними и все в толпе, кто был с покрытой головой, и пододвинулись ближе вперед.

Дровосек продолжал:

— Хотите быть свободными, хотите жизнь лучшую увидеть — берегите оружие, вами добытое, не выпускайте его из рук ваших. Война кончится — спрячьте его подальше и храните, соблюдая тайну. Придет время, не вам, так сыновьям вашим, не им, так внукам вашим будет с чем добывать себе свободу. Бережно копите силы ваши из рода в род.

В эту минуту Жак был похож на древнего галльского друида [103] Друиды — древние галльские и британские жрецы, поклонявшиеся природе и совершавшие богослужения в лесах. Помимо религиозных обрядов, они выполняли и судебные функции. .

Он развел руки и, глядя куда‑то вдаль, сказал:

— Вижу — настанет день, когда, пройдя кровавый путь тяжелых испытаний, смерти, борьбы, выйдут вилланы на широкую дорогу, освещенную солнцем свободы, навстречу новой и мирной жизни! Истинно будет так!..

Дровосек говорил с большой искренностью и убеждением. Взгляд его излучал глубокое сострадание и любовь к простому народу, непоколебимую веру а победу правды над злом. Многие женщины слушали его, стоя на коленях, и крестились.

И вот в эти минуты Ив понял, что Жак–дровосек не колдун и не святой, а человек, понявший правду людскую. Отвратительными показались ему проповеди монахов и жалкими путаные нравоучения парижских философов.

Ив, почувствовав, что кто‑то положил руку ему на плечо, обернулся. Это был отец Гугон. Словно угадав мысли своего ученика, отец Гугон сказал, кивнув в сторону дровосека:

— Вот у кого следовало бы поучиться нашим городским клирикам.

Вечером в широкой палатке епископа, разбитои в лесу под тенью двух огромных дубов в нескольких шагах от опушки, за которой в поле расположился епископальный отряд, шла довольно шумная беседа между епископом, рыцарем Жоффруа де Морни и рыцарем Раулем де Рокфлёром. Шум этот происходил от чрезвычайной крикливости рыцаря Жоффруа и громкого баса епископа. Кроме того, перед беседующими стоял стол, уставленный кружками и пятью кувшинами с вином, из которых три были уже пусты. Светильник на высокой железной подставке коптел, проливая тусклый свет на сидящих у стола и на дамуазо за спиной рыцаря Рауля, на постель с настланным медвежьим мехом и брошенным на него черным плащом, на меч, шлем, кольчугу и наперсный крест, висевшие на колу, вбитом в землю, на сапоги с длинными серебряными шпорами и глиняную миску на скамейке.

— Клянусь плешью королевского капеллана, — гремел епископ, — мне наскучило торчать на этом мерзком поле! Этот проклятый дю Крюзье никогда не вылезет из своего замка, а на приступ стен я не двинусь. Скоро осень, дожди, слякоть. Какого черта я буду торчать здесь из‑за вашей семейной распри! Хватит с меня! — И епископ ударил кулаком по столу так, что одна из кружек подскочила, выплеснув вино.

— О мессир! — воскликнул рыцарь Жоффруа. — Клянусь светлым раем господним, мне достоверно известно, что у дю Крюзье иссякли запасы продовольствия, в замке голод, а потайные ходы нами отрезаны. Ему остается только выйти из замка и либо принять бой, либо сдаться…

— Но когда, когда?! Вы слышите, мне это надоело! Я подожду еще пять дней и уведу свой отряд!..

— О мессир! Что вы! Как посмотрят на это рыцари? Что скажет король?

— А мне наплевать на вашего короля! — И епископ плюнул на пол.

Этот грубый разговор, грозящий перейти в ссору, раз–дражал рыцаря Рауля Великолепного. Его безбровое лицо сморщилось, веки почти сое сем закрылись. Он нервно теребил бородку, и золотой перстень на руке поблескивал желтой искоркой. Стоявший за ним дамуазо поправил голубой плащ, соскользнувший с плеча рыцаря.

— А пока, мессир, — продолжал рыцарь Жоффруа, — я предлагаю вам позабавиться и присоединиться ко мне для небольшой, но веселой прогулки. Верные мне люди сообщили, что по дороге, огибающей этот лес… Вы, наверно, знаете дорогу с древним римским мостом через реку?