Людо Зубек - Доктор Есениус

— На площади Цветов, — повторил Есениус в наступившей тишине. — Он и сам был такой нежный и хрупкий, как цветок. Но в хрупком теле обитал могучий дух. И я его знал. Он читал лекции у нас в Виттенберге.

— Бруно останавливался и у нас в Праге, я с ним беседовал о звездах, — прошептал Бахачек и замолчал, мысленно представив себе это красивое бледное лицо с глубоко сидящими мечтательными глазами, взгляд которых постиг даже то, что еще не видело ни одно человеческое существо. В этой благородной голове родились идеи, вызвавшие смятение всего научного мира.

— «Вселенная бесконечна, и бесконечность мироздания является свидетельством всемогущества божьего. Для божьей доброты и могущества было бы недостойно сотворить лишь один-единственный мир, если бог может создать бесчисленные и бесконечные миры. Именно поэтому я утверждаю, что существует бесчисленное множество мировых систем, подобных нашей Земле. Землю я считаю такой же звездой, как Луну, как планеты и превеликое множество звезд, из которых каждая в отдельности имеет собственную систему. Это безграничное множество небесных тел в беспредельном пространстве образует бесконечную Вселенную, являющуюся бесконечной в двух направлениях: бесконечна ее величина, беспредельно и число мировых систем, из которых она состоит…» — так Кеплер, словно про себя, повторял смелые идеи Джордано Бруно о многообразии Вселенной.

Это был удивительный монолог, произнесенный в совсем не подходящем для этого месте — в бане, где среди самых будничных забот и развлечений остальных посетителей пять ученых мысленно проследили жизненный путь своего покойного друга, яркий и непродолжительный, как путь метеора.

Первым опомнился Браге. Взглянув на своих задумавшихся собеседников, он настойчиво спросил у Гайека:

— Но за что же его сожгли? В чем его обвинили?

Гайек пожал плечами:

— Ересь. Это вам что-нибудь говорит? Святой инквизиции этого было вполне достаточно для осуждения, хотя подобный аргумент никоим образом не объясняет вины осужденного. Если бы мы могли прочитать протоколы допросов…

— Пожалуй, мы тогда ужаснулись бы еще больше, чем сейчас, — тихо проговорил Кеплер.

После его слов снова воцарилось молчание. Но только на минуту.

— Что же считают в его учении ересью? — громко спросил Браге. — Разве учение о времени? Что время лишь нейтральная среда, в которой друг за другом текут события, как невесомые предметы в прозрачной жидкости, причем расстояние между этими предметами люди обычно называют часом, днем, годом, столетием? Но разве это ересь?

— Какой, собственно, ущерб можно нанести душе, если предположить, что времени в действительности не существует, что оно существует лишь в человеческом представлении, в сознании? — спросил Бахачек.

— Ну, уж если мы стали говорить о времени, как его представлял Джордано Бруно, так продолжим этот разговор дальше. Согласно учению Бруно, время как таковое не существует. Существует лишь вечность, основа и нечто бесконечное, что неотделимо от пространства и материи. От материи, которая постоянно изменяется, но никогда не исчезает и которая, собственно, тождественна пространству. — Кеплер понизил голос, словно находился среди заговорщиков, и спросил — Теперь вы понимаете, в чем вредность философии Джордано Бруно, где та граница между «безобидностью» и ересью? Человека потрясает смелость подобных рассуждений. Ведь Бруно утверждал, что материю нельзя уничтожить, что она вечна. Но, согласно христианскому вероучению, вечен лишь один бог… Думаю, что одного этого было достаточно, чтобы обвинить Джордано Бруно в ереси. А если к этому добавить его мысль о том, что наша Земля, да и вся наша солнечная система — лишь одна из многих подобных ей систем, и что другие небесные тела также населены живыми существами, то вы не станете удивляться, что святая инквизиция объявила его идеи ересью. Ведь даже при проявлении самой доброй воли эти идеи нельзя примирить со священным писанием.

— Смелые идеи родились в голове, которой уже нет, — промолвил Гайек и посмотрел на Кеплера, как бы адресуя ему эти слова. — Воистину смелые и небезопасные! Поэтому святые отцы и должны были его уничтожить. Ведь он им сказал это при вынесении приговора. Мне рассказал Страда, а он слышал от людей, которые там присутствовали. Он сказал им: «Вы произносите приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю».

— Удивительный человек! — со вздохом промолвил Кеплер.

— Он может служить для нас примером, — промолвил Бахачек и пытливо посмотрел на Гайека, как бы ожидая, что тот еще что-нибудь расскажет.

Гайек и в самом деле не все еще рассказал.

— Да, он может служить для нас примером и своей жизнью и своей смертью. А его предсмертные слова мы должны были бы превратить а свое кредо. Послушайте, что он сказал: «Грядущие века расскажут обо мне: он не знал страха перед смертью, характер его был твердым. Он сумел стать выше земных наслаждений, смело боролся не на жизнь, а на смерть, и каждое его сражение велось в интересах будущего».

Все молчали.

— Счастье, что мы живем не в Италии, — нарушив молчание, успокоительно заговорил Бахачек. — Пока мы находимся под защитой милостивого императора Рудольфа, нам не грозит подобная участь.

— Трудно рассчитывать на его величество, — рассудительно заметил Гайек. — Император болен, не сегодня-завтра он может предстать перед богом. А что потом? Кто будет его наследником? Его брат Матиаш? Возможно. Но кто даст гарантию, что новый император проявит тот же интерес к наукам и искусству, какой проявлял Рудольф?

Это было весьма своевременное и важное предостережение. Тихо Браге и Кеплер были эмигрантами. В результате преследований они покинули свои страны. Правда, они находились под защитой императорского рескрипта, но до каких пор? Что произойдет после смерти императора Рудольфа? До сих пор их не очень волновал этот вопрос, но сегодня он сразу же сделался важным и стал настойчиво сверлить мозг.

— Я только теперь понимаю, как предусмотрительно поступил Коперник, когда не захотел отпечатать рукопись своего труда «О движении небесных тел». Долгие годы он хранил ее, как драгоценный клад, о котором знали всего несколько посвященных. И только на склоне лет он дал себя уговорить и опубликовал это сочинение. Первый оттиск книги был его последней радостью в жизни. Он был получен в тот день, когда Коперник умер.

Голос Гайека задрожал. Зато раздался голос Кеплера, твердый, страстный, призывный:

— Но сколько горечи ему доставила эта последняя радость, когда он убедился, что на первых же страницах книги его учение излагается неправильно, представляется читателям лишь как гипотеза! Я имею в виду злосчастное предисловие Осиандера, в котором тот хотел преуменьшить значение идей Коперника. Только это ему не удалось и не удастся, ибо даже те люди, которые не согласились с представлением Коперника о строении мироздания, как, например, наш друг Браге, все же нашли для него слова величайшего уважения.