Людо Зубек - Доктор Есениус

И он доверчиво посмотрел на Есениуса, уверенный, что доктор может помочь ему.

А доктору стало грустно оттого, что он должен был обмануть доверие карлика.

— Мне очень жаль, Агрион, но я должен огорчить тебя. Твой недуг неизлечим. Нашей науке неизвестно средство, способное выпрямить твой позвоночник.

Агрион все еще не терял надежды.

— Если бы вы хоть попробовали, доктор! — сказал он умоляюще. — Я думаю, можно как-нибудь вытянуть тело…

Грустная улыбка врача лишила Агриона последней надежды.

— Это была бы опасная попытка, Агрион, без малейшей надежды на благоприятный исход. Ты должен примириться с судьбой. Вооружись терпением и силой, которые помогут тебе противостоять людской злобе.

Карлик ушел, низко склонив голову. Слова доктора так огорчили его, что он словно стал еще меньше ростом.

Несколько дней Есениуса не покидало тяжелое чувство. Он долго не встречал Агриона и думал, что шут избегает его.

А потом, занятый работой, и совсем забыл о горбуне.

— Вы слышали, Агрион умер? — спросил его как-то королевский камердинер.

— Не может быть! — воскликнул пораженный Есениус. — Что с ним случилось?

— Какой-то доктор Гофбауэр…

При упоминании этого имени недоброе предчувствие овладело Есениусом. Он схватил камердинера за плечо и проговорил взволнованно:

— Доктор Гофбауэр? Этот… Ох, плохо же я позаботился о несчастном Агрионе! Что он сделал?

Камердинер рассказал:

— Агрион уже давно искал доктора, который бы согласился вылечить ему горб. Наконец ему попался Гофбауэр, который утверждал, что в древности выпрямляли горбатых, привязывая их к лестнице и бросая эту лестницу с крыши на землю…

— Да, Гиппократ упоминает об этом. Это называлось — потрясение. Лестницу обкладывали подушками, чтобы больной не ушибся, и так бросали его с крыши. При падении на землю пациент, привязанный к лестнице, испытывал якобы такой толчок, что позвонки сами принимали должное положение.

— Ну да, — живо откликнулся камердинер, — так и Гофбауэр обещал вылечить Агриона. Бедняга горбун поверил ему…

— …и заплатил за это жизнью. Да ведь это убийство!

— Все так и говорят, что это убийство. Его величество король приказал арестовать Гофбауэра. Он уже заключен в темницу и ожидает суда.

При дворе обсуждали это событие. Все жалели доверчивого карлика и ругали неуча-врача.

— Этому проходимцу еще повезло, что он проломил затылок Агриону, а не Нелло. Этого король бы ему не простил.

Так рассуждали при дворе, с напряжением ожидая, какая судьба постигнет Гофбауэра.

Есениус был приглашен на суд.

Еще прежде, чем он получил это приглашение, ему пришлось немало подумать о происшествии, стараясь стать на место судьи. Гофбауэр виновен, это бесспорно, но в какой мере?

Это должен установить суд.

Гофбауэра обвинили в убийстве. Когда судья предоставил маленькому доктору слово, он очень подробно объяснил сущность лечения и привел выдержки из древних авторов, говорящие о благоприятных исходах этой операции. Свою защитительную речь Гофбауэр заключил торжественным призывом к совести судей и всех присутствующих:

— Я невиновен! Хотя меня и постигла неудача, причинившая смерть Агриону, хотя я и сам строго спрашиваю с себя как с врача, — я невиновен. Я испытал на больном средство, не применяющееся нынешними врачами, но описанное самим Гиппократом. Если мы следуем за ним в лечении других болезней, как можно ставить мне в вину, что я счел это испытанным и надежным средством? Если вы признаете меня виновным, то подорвете доверие ко всем докторам. Ведь каждый из нас движим высокими помышлениями и святой целью — помочь ближнему. Мы исполняем свою службу действительно самоотверженно и бескорыстно. Мы отдаем свои силы и здоровье на службу своих страдающих братьев. А вознаграждение, которое мы получаем за свой благородный труд, так мало, что о нем не стоит и говорить…

Эти слова Гофбауэра были встречены приглушенными смешками.

Есениус больше, чем кто-либо другой из присутствующих, понимал, какую бесстыдную комедию играет доктор Гофбауэр. Даже смерть человека не пробудила в нем совести. Вместо того чтобы признать вину, он хочет склонить суд на свою сторону болтовней, в которой нет ни капли искренности.

Наконец и доктора Есениуса пригласили высказать свое мнение.

Хотя на него весьма неприятно подействовала речь Гофбауэра, он старался выступить перед судом беспристрастно.

— Доктор Гофбауэр оправдывал применение данной операции множеством цитат из древних авторитетов. И я не считал бы доктора Гофбауэра виновным, если бы он это средство, применяемое древними врачами, Гиппократом и иными, использовал в тех случаях, в каковых и они достигли успеха. Возможно, что резкий толчок, который испытывает тело больного при падении лестницы с крыши, может привести к выпрямлению вывиха в позвоночнике. Но ни в каком случае нельзя выровнять позвоночник, искривленный от рождения. И об этом доктор Гофбауэр не мог не знать.

Зал суда зашумел от волнения. Гофбауэр неприязненно смотрел на Есениуса.

— Следует ли утверждать, что операция, произведенная над Агрионом, может быть приравнена к убийству? — спросил судья.

Есениус старался получше сформулировать ответ на вопрос, решающий судьбу человека.

— Я не дерзну ответить на такой важный вопрос одним словом. Дело заслуживает хотя бы краткого разбора. Я не желал бы отнимать у вас драгоценное время, но, если суд призван вынести справедливый приговор — а я убежден, что это является вашей целью, — он должен ясно представлять себе работу врача и ее нравственные законы.

Судья, очевидно, был согласен с Есениусом, потому что кивком головы дал ему понять, что он может продолжать.

— Если мы проследим за работой врача с древнейших времен, мы увидим, что она является непрерывной цепью сражений. Представьте дорогу, с обеих сторон отмеченную вехами. И с одной стороны дороги этих вех больше, чем с другой. Это ошибки.

На другой же стороне расстояние между вехами очень велико. Это наши успехи. Соотношение такое очень безрадостно, и человека слабого, нетерпеливого оно должно отпугнуть и отвратить от работы врача. Но настоящего врача подобные вещи не испугают; врач хочет бороться за то, чтобы наша работа сопровождалась непрерывным рядом успехов и очень редко в ней совершались бы ошибки и разочарования. Вся наша наука должна быть направлена к этой великой и возвышенной цели.

Есениус помолчал, перевел дух. Оглядел собрание. Он увидел, что его внимательно слушают, и продолжал:

— Терниста тропа к успехам. Она требует жертв. Если эти жертвы являются ценой новых успехов науки, мы миримся с ними, как с героическими жертвами. Но нас удручают жертвы, которые ничего не приносят, напрасные жертвы. Такой напрасной жертвой явился и Агрион.