Болеслав Прус - Фараон

Казначей же прибавил:

— Не жалейте золота, серебра, малахита, яшмы, изумрудов, бирюзы и редчайших благовоний для нашего владыки, чтобы у него ни в чем не было недостатка и все было самого лучшего качества. Это говорю вам я, казначей. Если же найдется негодяй, который захотел бы подменить благородные металлы жалкими подделками, а драгоценные камни — финикийским стеклом, пусть помнит, что у него будут отсечены руки и выколоты глаза.

— Будет так, как вы требуете, — ответил один из жрецов с закрытым лицом.

Остальные подняли носилки и вошли с ними внутрь «города мертвых». Они пели:

— «Ты идешь с миром в Абидос. Да достигнешь ты с миром фиванского Запада… На Запад! На Запад!.. В страну праведных!..»

Ворота закрылись. Верховный судья, казначей и сопровождавшие их сановники повернули назад к переправе, чтобы возвратиться во дворец.

Жрецы в капюшонах отнесли носилки в огромное здание, в котором бальзамировались только тела царей и высших сановников, пользовавшихся исключительной милостью фараона. Они остановились при входе, где стояла золотая ладья на колесах, и стали снимать покойника с носилок.

— Поглядите-ка!.. — воскликнул один из тех, что были в капюшонах. — Ну, не разбойники ли это?.. Фараон умер в часовне Осириса и, значит, должен был быть в парадном наряде, а тут — нате-ка! Вместо золотых запястий — медные, цепь — тоже медная, а в перстнях — поддельные камни…

— Верно, — подтвердил второй. — Любопытно, кто это его так обрядил: жрецы или чиновники?

— Наверняка жрецы… Чтоб у вас руки отсохли, негодяи! Вор на воре, а еще смеют нас учить, чтоб мы давали покойнику все лучшего качества.

— Это не они требовали, а казначей.

— Все они хороши…

Так, обмениваясь замечаниями, бальзамировщики сняли с покойника царские одежды, надели на него тканный золотом халат и перенесли тело в ладью.

— Теперь, благодарение богам, у нас новый фараон, — сказал один из тех, что были в капюшонах. — Этот наведет порядки среди жрецов. Они за все заплатят сторицей.

— Ого!.. Говорят, это будет строгий владыка! — добавил другой. — Дружит с финикийцами, с Пентуэром, хотя тот не родовитый жрец, а из таких же бедняков, как мы с вами… А солдаты, как слышно, готовы за него в огонь и в воду…

— И только на днях наголову разбил ливийцев.

— А где он сейчас, этот новый фараон? — спросил кто-то. — В пустыне? Как бы с ним не случилось несчастья, прежде чем он вернется в Мемфис.

— Кто ему что сделает, когда войско за него! Не дождаться мне честных похорон, если молодой наш государь не вытопчет жрецов, как буйвол пшеницу!

— Ну и дурак же ты! — выругался молчавший до сих пор парасхит. — Разве фараону осилить жрецов!

— А почему бы и нет?

— А ты слыхал когда-нибудь, чтобы лев разодрал пирамиду?

— Тоже сказал!

— Или буйвол поднял ее на рога?

— Разумеется, нет!

— Может, вихрь ее развеет?

— Да что ты пристал со своими вопросами!

— Вот я тебе и говорю, что скорее лев, буйвол или вихрь свалят пирамиду, нежели фараон одолеет жрецов… будь он лев, буйвол и вихрь в одном лице!..

Тут сверху кто-то позвал:

— Эй вы там, готов покойник?

— Готов, готов, только у него челюсть отвалилась, — ответили из сеней.

— Неважно! Давайте его сюда! Исиде некогда, ей через час в город идти.

Золотая ладья с покойником была немедленно поднята на канате вверх, на внутреннюю галерею.

Из первой комнаты вход вел в большой зал со стенами, выкрашенными в голубой цвет и усеянными желтыми звездами. Во всю длину зала, вдоль одной из стен тянулась галерея, изогнутая в виде дуги; концы ее находились на уровне первого этажа, а середина была на пол-этажа выше. Зал должен был изображать собой небесный свод, галерея — путь солнца на небе, умерший же фараон представлял Осириса, или солнце, движущееся с востока на запад. Внизу стояла кучка жрецов и жриц, которые в ожидании торжества разговаривали о своих делах.

— Готово!.. — крикнули с галереи.

Разговоры прекратились.

Наверху раздался троекратный звон бронзовой доски, и на галерее показалась золоченая ладья солнца, в которой плыл покойник.

Внизу зазвучал гимн в честь солнца:

— «Вот он является в облаке, чтобы отделить небо от земли, а затем соединить их… Постоянно находясь в каждой вещи, он — единственный из живущих, в котором нашли бессмертное воплощение различные предметы».

Ладья медленно подвигалась к середине дуги и, наконец, остановилась на самом верху.

В это время на нижнем конце дуги появилась жрица, одетая богиней Исидой, с сыном Гором, и так же медленно стала подниматься вверх. Это был образ луны, движущейся за солнцем. Ладья Осириса-фараона с вершины дуги стала спускаться к западу.

Внизу опять послышался хор:

— «Бог, воплощенный во всех предметах, дух Шу [145], живущий во всех богах. Он есть плоть живого человека, творец дерева, несущего плоды, он — виновник оплодотворяющих землю разливов, без него ничто не живет на земле». [146]

Ладья опустилась на западном конце галереи. Исида с Гором остановилась на вершине дуги. К ладье подбежала группа жрецов, и тело фараона извлекли и положили на мраморный стол, словно Осириса для отдыха после дневных трудов.

К покойнику подошел парасхит, одетый богом Тифоном. На голове у него были чудовищная маска и рыжий косматый парик, на спине кабанья шкура, а в руке — каменный эфиопский нож.

Этим ножом он стал быстро срезать у покойника подошвы.

— Что делаешь ты со спящим, брат Тифон? — спросила его с галереи Исида.

— Очищаю ноги брата моего Осириса, чтобы он не грязнил неба земным прахом, — ответил парасхит, одетый Тифоном.

Отрезав подошвы, парасхит взял в руки изогнутую проволоку, погрузил ее в нос покойника и стал извлекать мозг. Затем вспорол ему живот и через отверстие быстро вынул внутренности, сердце и легкие.

Тем временем помощники Тифона принесли четыре большие урны, украшенные головами богов Хапе, Эмсета, Дуамутфа, Кебхеснеуфа [147], и в каждую из этих урн положили какой-нибудь из внутренних органов умершего.

— А теперь что ты там делаешь, брат Тифон? — спросила во второй раз Исида.

— Очищаю брата моего Осириса от всего земного, чтобы придать ему высшую красоту, — ответил парасхит.

Рядом с мраморным столом находился бассейн с водой, насыщенной содой. Парасхиты, очистив труп, опустили его в бассейн, в котором он должен был мокнуть семьдесят дней. Между тем Исида, пройдя всю галерею, спустилась в зал, где парасхит только что вскрыл и очистил тело фараона. Она взглянула на мраморный стол и, видя, что он пуст, спросила в испуге:

— Где мой брат? Где мой божественный супруг?..

В этот момент грянул гром, зазвучали трубы и бронзовые доски. Парасхит, одетый Тифоном, захохотав, воскликнул: